Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен" ⇐ Общелитературный раздел

[santehlit]

Может быть, когда бывает трудно, не стоит искать сразу смысла всей жизни? Достаточно найти смысл текущего момента. А осмысленные события протянутся во времени и пространстве и свяжутся в осмысленную жизнь.
Смысл сегодняшнего дня в том, что чрезмерное честолюбие моей жены толкнуло ее к скандалу. Ни скандал, ни ее честолюбие для меня сейчас не смертельны. Будем ждать – через неделю она одумается, через месяц скучать будет, а там, глядишь, я излечусь, и все встанет на свои места. Будем ждать…
Удивительно – жена мне завидует, как будто мы не одна сатана, как будто не две половинки целого. Она мечтает о великой карьере, и роль просто жены ее не устраивает. Ни в маму дочка - скорее в тетку, которая и Богу свечка, и черту кочерга. Вот как хромосомы-то заплелись!
Не, ну, черт возьми – какая карьера, когда на руках у тебя беспомощное существо, шустрое, как кролик? Чем Ольга Викторовна думает? И вообще МОЕЙ жене карьера нужна, как козе баян, попу гармонь, рыбке зонтик, собаке пятая нога, и так далее и тому подобное. Но сказать: «Ты чего, глупая, хочешь?» - я не мог. Если начать выяснять отношения, можно договориться и до разрыва. А я не хотел. В любом качестве, но только вместе…. И потом, у нас же сын!
Его рождение мы с Лялькой приняли по-разному: она – как большое счастье, я – как великий труд. Жена просто сходила с ума от любви – она могла часами смотреть на крошечного человечка. Даже не хотела по утрам уходить на занятия. Зачем куда-то выходить и что-то делать, когда главное рядом. Вот он – клад, настоящее сокровище.
- Мыгра, смотри, как он забавно плачет.
- Если плачет, значит, чувствует дискомфорт – требует его покормить или сменить пеленку.
Я не испытывал ее чувств – мне хотелось общения, а не умилений. Тю-тю-тю, гу-гу-гу… - разве это разговор двух мужчин?
Сейчас июль. Потом будет август. К сентябрю меня обещали излечить и выписать. Время работает на меня. А пока надо сделать вид, что ничего не произошло – пустить разрешение конфликта на самотек, положиться на Бога. Кризис пройдет, и любовь вернется в нашу семью. Или умрет, и ситуация станет необратимой….
А жизнь тем временем шла своим чередом – на смену дню плыл вечер. Облака стали величественные и равнодушные ко всему, что творилось на Земле. Тубики высыпали из корпуса – картежники в беседку, бильярдисты к столу, прочие просто гуляли под ручку, выводя попастись свою тоску. И я пошел к белкам….
В самом дальнем углу двора рос набирающий силу дуб. Едва я подошел, как к подножью спустилась белка - насторожилась и встала на задние лапки.
- Очень сожалею, старина, но это хлеб, а не орешки, - протянул ей горелую корку.
Рыжий зверек внимал, покачивая головой, словно подтверждал каждое мое слово. Потом цапнул подношение с ладони и поскакал вверх по дереву – наверное, у него там жилье.
Одиноко прогуливавшаяся женщина остановилась:
- Вам нравятся белки? Так это же крысы с пушистым хвостом.
Сама ты крыса бесхвостая, - подумал в сердцах и пошел прочь: мне еще романов здесь не хватало! ....
Время тянулось медленно, а прошло быстро!
Начало осени – меня выписывают: я не опасен окружающим. Темные пятна в правом легком затянулись в кальцинаты. Каверн нет и – тьфу-тьфу-тьфу! – наверное, не будет. Коробку конфет и букет роз лечащему врачу, остальным, кого знал и уважал, «привет – адью!», и я уже дома.
Вечером позвонил в Розу:
- Оль, я выписался. Вы приедете?
- Тебе так нужна компания круглой идиотки? – ответил голос жены.

[santehlit]

- Разве я говорил такое?
- Но ты меня такой сделал.
- Кончай бузить, возвращайся – наведем порядок в нашей жизни и будем жить.
- Я подумаю.
Думала она три дня, а перед выходными позвонила:
- Приезжай – заберешь нас.
Вот те раз! Надо бы ехать, но я не мог.
- В этот раз не могу – обещался в Увелку картошку копать. Давай по приезду.
- Мы с тобой на картошку.
Чувствую по голосу жены – у нее там не крем-брюле.
- Хорошо.
Приехал – они уже с Витей «на мешках». Тесть отвез нас в Дубровку, посадил на электричку, и мы покатили в Увелку. Оттуда в Петровку на двух машинах – и вот оно поле картофельное!
Лялька от льгот кормящей матери отказалась - обложив одеялом, усадила сынулю в корыто тут же на поле, а сама за ведро. Я копаю, она выбирает, Витя, гугукая, вдохновляет. Не поверите – целый день не всплакнул.
Трудовой героизм моей семьи тогда всю Петровку покорил - долго слагали в округе легенды о нашем визите.

7

В Челябинской области, недалеко от города Чебаркуль в непролазной южноуральской тайге находится удивительное место – по местным поверьям, источник земной благодати. Того, кто попадает сюда, окружающий мир перестает волновать. Войны, землетрясения, сессии, скандалы в семье, гололедица, жара, безденежье – все мимо: все проблемы отпадают, как грязь, накопившаяся на подошвах обуви до критической массы. Здесь, в палаточном городке учебной танковой дивизии, уже который год проводит лагерные сборы своих курсантов военная кафедра ЧПИ.
Чтобы избавиться от плохого настроения, мой вам совет: поступайте в наш политех, проучитесь четыре курса, отправляйтесь за погонами лейтенанта в Чебаркуль, и… - да пошли вы все к чертовой бабушке! Вот без смеха говорю – у этих мест хочется попросить политического убежища. И ничего не делать. Просто жить - дышать и смотреть. И думать, конечно. В городе суета, здесь уму - покой и раздолье.
Нет, хватает, конечно, умников, считающих службу в Вооруженных Силах (даже сборы месячные) отличной школой, которую лучше пройти заочно. Да не верьте вы им. Я таким всегда говорю: тебе, сынок, надо на альтернативную службу – санитаром в сумасшедший дом (хорош примерчик?) или в концлагерь (того краше!) ди-джеем Куртом, у которого дисковый пулемет. Ну, да Бог с ними!
Не как все после четвертого, а после пятого курса я попал в эти благословенные места – на то были известные вам причины. Парни из нашей группы сейчас на преддипломной практике, а я вот… лыки старшинские пришпандориваю на погоны. Впрочем, подлецу все к лицу. Да только к званию моему, как в той песне «А кавалеров мне вполне хватает, но нет любви хорошей у меня…», нет подходящей должности.
- Куда мне тебя пристроить? – ломал голову командир батареи майор Овсянников и не сломал. – Пойдешь каптенармусом?
- Баталерщиком, - поправляю. – Я во флоте служил.
Отчего ж не пойти? Конечно, пойду! Все лучше, чем в строю торчать.
Я и спать в баталерку-каптерку перебрался, перетащив постельные принадлежности. Навел там порядок флотский, в моем «политическом убежище». А через парочку дней совсем охамел. Командир взвода, к которому я приписан – младший сержант, между прочим, приплелся с претензиями:

[santehlit]

- Ты хоть на вечернюю поверку становись в строй.
- Зачем? – умно спросил я.
- Надо, - неумно ответил он.
- Мне? Как слону гитара. Тебе? Приходи – проверяй.
А когда он завелся – мол, найду на тебя управу, я ему мягко, сидя на своем ложе:
- Ты, сынок, как перед старшим по званию стоишь?
Спекся комвзвода: чуть кирзачи свои не отбросил от возмущения – потом оклемался и стал дружбы искать. Притащился ночью с двумя дружками, литром водки и закусоном.
- Отметим знакомство, старшина?
Только не в моем «политическом убежище»! Увел их на берег озера Кисегач.
Развели костерчик, усидели литруху – хорошо! Дышим ровно и свободно – захмелели-то не сильно, в самый кайф. Пошли разговоры, дошло дело и до песен. У одного оказался прекрасный голос – открытый, сильный. Второй славно гитару щипал. А моему прямому начальнику лучше бы рта не открывать. Я обнял его и палец к губам – тс-с-с, помолчи, мол.
И тут гитарист говорит, глядя на нас:
- Помирились? Вот и славненько!
Понял – у визита сержантов была подоплека. Да попробовали бы, сучьи потроха! Я ныне зол и опасен, как Дартаньян в поисках мушкетерского плаща.
После этого я и в столовую перестал ходить в строю – как проголодаюсь, так и иду. Повара – отличные ребята срочной службы из дивизии; им одинокого старшину, без пяти минут лейтенанта, покормить не западло.
Овсянников на мою автономию только посетовал:
- Ты как был умным, так и остался….
А другой раз так выразился:
- Ты парень хоть куда и хоть кому….
Что к чему? Мозги спиралью….
Как-то был он дежурным по сборам и сидел у меня в каптерке перед открытой дверью. Морочил дождь. На нем шуршала плащ-палатка.
- Вроде студенты, а тупые-тупые…, - жаловался он мне на нас. – Иногда возникает такое желание - как бы дал по башке, чтоб портянки отбросил…
- Ну и...?
- Чтоб потом всю оставшуюся жизнь совесть мучила или прокуроры?
Нашел, чем томиться! Лично я приехал в это благодатное место, чтоб постичь смысл жизни. Люди занимаются всякой ерундой: ходят на работу, читают книжки, лепят пельмени, выращивают огурцы. А для чего живут: спроси – не скажут.
Вот майор Овсянников – нефизически видный, неумственно выдающийся… Известно: все русские мужики делятся на два вида – трудоголиков и алкоголиков. Командир батареи был просто голиком. Для справки – «голиком» куряки зовут обтрепавшийся веник. Вот таким он и был.
Спрятался от дождя у меня в каптерке и поджидал больших начальников из округа.
- Прошляпит дневальный, ей бо, прошляпит, - плакался, то и дело выглядывая.
И прошляпил.
Смотрим - идут меж палаток трое незнакомых военных, вовнутрь заглядывают, пожимают плечами. Тишина объяснима – личный состав на занятиях. Но где же наряд?
Туточки он!
Скинув плащ, Овсянников выскочил из каптерки и на полусогнутых к гостям.
- Товарищ генерал…! – заорал, приложив ладонь к козырьку, и спекся – под плащ-палаткой погон не видать.
- Ну…? – насупился приезжий на его молчание.
- Товарищ генерал, во время моего дежурства…., - схитрил Овсянников.

[santehlit]

- Лейтенант…, - подсказали из сопровождения высокого гостя.
- Товарищ лейтенант, во время моего дежурства…, - совсем зашугался майор.
Генерал с досадой махнул рукой – заткнись, мол, и добавил:
- Это ты у меня сейчас лейтенантом станешь - раком и в полный рост.
Уходя с проверяющими, Овсянников бросил на меня, свидетеля его конфуза, приговаривающий взгляд дона Корлеоне. А я ни о чем таком не думал – думал о своем. Вот уже больше года чувствую себя человеком потерявшим лицо. Как попал в тубдиспансер, так и началось…
Вот чего я хочу больше всего на свете? Отвечаю – хочу задушить жену в объятиях, и чтобы она меня задушила тоже. Сиротку-сына воспитает теща.
Что для меня важнее - любовь или семья? Если семья мешает нашей любви, ну ее к дьяволу… такую любовь!
Но я Ляльке не нужен! Эта простая мысль, объемом с вселенную, открылась мне внезапно и ясно. Был нужен да сплыл – теперь, с кальцинатами в правом легком и угрозами рецидива, не требуюсь. Я ныне для нее – весьма вероятный источник заразы, обуза, позор, и…. Разве только ребенку. Да что он понимает? Мал еще...
От этих мыслей глаза щипало, наворачивались слезы. Ужасно обидно быть любимой не нужным! И при этом не иметь права даже выкурить сигарету!
Слезы, известное дело, снимают черную краску с картины мира, но плакать мужчине не к лицу. Мужчине больше приличествуют думы.
Однако я нужен сыну – это раз. Сын нужен мне – это два. Уже кое-что – не пустота! Я могу посвятить своему ребенку всю оставшуюся жизнь. Он не станет мной брезговать – мы будем дружить. Это ли не счастье?
Думаем дальше.
И все-таки, как же быть с Лялькой? Мелькнула какая-то мысль, близкая к гениальной. Вот! Уехать – бежать, скрыться, сделать карьеру и отсидеться, пока она не разберется в своих чувствах. Я даже подскочил на месте - так мне понравилась эта идея, разом решающая все проблемы. Одним махом все побивахом. Я вам не нужен? И не навязываюсь! Arrivederci! Понадоблюсь – только шепните, я как Красная Армия тут же примчусь.
Вопрос «куда податься?» не стоит. Конечно в Ленинград, в военно-космическую академию имени Можайского. Было дело – меня туда приглашали. Это еще до диспансера…
У меня теперь вся жизнь раскололась – до диспансера и после.
Так вот.
Приглашает к себе начальник ракетного цикла военной кафедры полковник Незнамов и говорит:
- Академии Можайского в Ленинграде на факультет «Конструкции ракет-носителей и космических аппаратов» нужны курсанты вашего профиля – переводитесь, два года учитесь и лейтенантами с серебряными ромбиками (таки академия!) на крутую лестницу служебного роста. Скоро подъедут представители агитировать. Ты у нас коммунист, старшина, командир взвода, женат и вообще…. Изъяви желание – за тобой потянутся. За себя скажу - я ее заканчивал и ничуть не жалею.
Не мог я полковнику Незнамову отказать – наслужился, мол, хватит.
- С женой посоветуюсь.
На жен всегда проще свалить ответственность за неудобоваримые решения.
Исповедался дома - Лялька маме. Теща отыскала контакты и напросилась на консультацию к жене самого Незнамова.
- Она сказала: «Челябинск – это единственная дыра, в которую мы попали после Можайки. А до него – Питер был, Киев, Москва…». Так что… решайте – мы с папой не против.
Лялька строила планы:

[Гость]

[santehlit]

Слова забыл?

[santehlit]

- Поедешь, освоишься и снимешь квартиру. Я посмотрю, куда можно перевестись, и мы переедем к тебе в Ленинград.
Амбициозные планы перечеркнула болезнь.
Вот еще досада для жены – парила орлицей, в мечтах фланируя по проспекту имени Невы, а пришлось землеройкой в дыре челябинской приторчать.
Нет, Можайка, Ленинград – отличный выход в моем положении. В этом году опять приглашали четверокурсников, и мне не поздно туда слинять. Отучусь, сколько потребуется, вернусь каким-нибудь генерал-капитаном…. Каждому свой Монблан!
Найдя гениальное решение, испытал подъем боевого духа, который нечасто теперь наведывался. Тупиковая ситуация вдруг обернулась прекрасной перспективой. В долгий ящик решил дело не откладывать – как только увижу на сборах Незнамова, сразу пойду наводить мосты. Ну, или по возвращению в Челябинск….
И едва не взвыл от тоски, представив себя в сапогах и при галстуке, а потом офицером, раздувающим щеки и с умным видом катающим ерунду …. На всю ведь оставшуюся жизнь!
Спросите – как я дожил до мысли о побеге из семьи? Ответ не составит труда – такова, значит, была жизнь моя. За последний год моя вера в род людской подвергалась серьёзному испытанию. Вот представьте: есть колея, по которой идет человек, и ходить он может только по ней; его сбили, он потерял ориентиры и теперь стоит, озирается – ни туда, ни сюда. А помощи ждать не приходится. Вот так и я.
Со стороны наша семья по-прежнему смотрелась образцово-добродетельной. Однако весь этот год после диспансера я не жил, а существовал - все переменилось и напрягало. Тесть, казалось, с брезгливой миной ладонь подавал для рукопожатия, а потом украдкой ее вытирал. Теща уже не целует в щеку, а грязную посуду за мной вряд ли моет – скорее выбрасывает в мусорное ведро. Чувствовать такое все равно, что быть немного повешенным. Тебе на шею надели петлю, выбили из-под ног табуретку, и ты висишь, болтая ногами - горло передавило, глаза выкатываются, язык наружу полез … Короче – вот вам я, во всей красе! Крепка пеньковая - да кто ей рад! Ждешь, не дождешься в гостях на Розе, когда же автобус обратно в Челябинск.
Начал подумывать, что ничего хорошего не увижу больше в жизни – так был раздавлен физически и морально. Просыпался без радости, все что делал – без настроения, и не ждал от будущего улучшения. А это ведь вредно. Недаром врачи говорят: туберкулез – болезнь плохого настроения.
Как Лялька, спросите? Да никак: она не очень-то помогала мне адаптироваться для новой жизни - жизни бывшего прокаженного. В интиме – сплошная аскеза. Ко мне вернулись страхи юности – мол, бабы по ночам кусаются. Мало того – стал замечать, что жена ступила на тропу войны, не простив академ.
- Ты, конечно, очень умный! – презрительно кривилась. – Коммунист, пятикурсник… краса и гордость факультета. А с Гончаровой связался ради жорева с поревом?
- Ты чего сквернословишь? Тётечка Лидочка говорила, что леди ты.
- Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой…
И без перехода:
- В школе ты, наверное, всегда сидел за первой партой?
- Представь себе – да.
И еще:
- Мыгра, ты кем хочешь стать – великим ученым или директором?
- Как получится.
- Я так думала - у тебя вся жизнь наперед расписана, как у порядочного карьериста.
- А с карьеристом жить западло?
- Нет, почему же – хочу поучиться: в душе я сама такая же.
- Следовало бы отшлепать тебя за эти слова, но радуйся – воздержусь пока.

[santehlit]

- Ой-ой-ой! Испугал! – напрашивалась Лялька на скандал.
- Избавь меня от своих дерзостей!
- А ты не строй из себя председателя – ты в семье, а не на студсовете.
Мымыгренок стоял на линии огня – своим существованием успокаивал, стыдил, призывал к миру. И подсказывал оправдания….
- Если ты психуешь по поводу обстоятельств, сделавших нас супругами, то готов признать себя мерзавцем. Этого достаточно?
- Нет. Ты еще и насильник!
Взглянул бы сейчас на себя через зеркало – увидел бы паникующего придурка.
- Зря ты думаешь обо мне плохо, – не было сил долбить лбом бетон.
- Я думаю о тебе исключительно хорошо! - Лялька не скрывала злой иронии.
Любовь коротка – память живет дольше.
Пробовал подлизаться цветами, но реакция была не та:
- Следующий раз принеси мне кактус – может, однажды на него сядешь!
Вот так мы и жили последний год.
Но в краю благодатном, в «политическом убежище» я нашел решение проблемы. Мужской ум устроен инертно – пока мысль дойдет, бывает уже поздно. Не сразу, но начал понимать: если не люб, то хоть в лепешку разбейся, ничем никогда не угодишь. Какой выход? Тикать. Бежать надо на край Земли от любви несчастной и семьи любимой, чтобы хоть в душе их сохранить.
Итак, план побега готов.
Ждал я Незнамова в Чебаркуль – а барина нету, не едет все барин. Не дезертировать же со сборов, в самом-то деле – не в том возрасте я и звании….
Ждем.
Судьба нуждается порой в небольшом поощрении, а дружба состоит в том, чтобы протянуть руку судьбе. В воскресный день вместе с Борькой Газизовым (а это парень из нашей группы) приезжает… кто бы, вы думали? Лялька! Вот уж не предполагал, что мое пребывание в тихом лесном уголке окажется таким интригующим! Чудны дела твои, Господи!
- Здорово, БОрис! Рад тебя видеть, хотя беда не приходит одна!
- Мне считать это комплиментом? - обиженно спросила жена.
- Был бы я хорошо воспитан, то ответил бы утвердительно, но ты меня знаешь - я по натуре грубиян.
- Та-ак, суду все ясно, - сказала жена, критически осмотрев меня. – Будь добр – сделай над собой усилие вспомнить, что мы женаты.
Оля достала из своей сумочки мне подарки - студенческую фарцу: сигареты «ронхил», «мальборо».
- Будешь курить?
Да кто ж откажется, хоть я вроде бросил!
Напустил на внешность задумчивый вид и попытался обрести подобие безразличия, принуждая себя к раскованному и равнодушному тону. Нормальной холодноватости получилась встреча для трехнедельной разлуки, но позже, когда остались в беседке вдвоем, Лялька пересела ко мне на колени, обняла и поцеловала в шею. Я не отозвался и едва сдержался, чтобы не оттолкнуть расшалившуюся жену. Но моя каменность, еще больше ее распалила. Оля приподняла мне локтем голову и прижалась к губам долгим и пламенным поцелуем.
Ей очень хотелось ответной страсти, и в то же время было забавно и любопытно. Одно дело дать конфетку бобику на задних лапках, и совсем другое - сделать шелковым дикого зверя. Почувствовать свою женскую власть над мужчиной не когда он сам только того и жаждет, а когда все его мысли и устремления за тысячу километров от этого места.
Я расслабился и обмяк. Достаточно зернышка надежды, чтобы засеять целое поле счастья, и всего немного надо терпения, чтобы оно сумело прорасти. Потер лицо, словно печали мои были маской, которую можно размазать и убрать. Потом приложился губами к ее ладошке и долго-долго вот так держал.

[santehlit]

- Ты прости – иногда голова хромает, - казалось, слова царапают мне глотку.
- Узнал меня, вспомнил? Ну, слава Богу. А то, признаться, запаниковала – месяца не прошло, и ты как не мой. Впрочем, Онегин, я тогда моложе и лучше, кажется, была…
Почувствовав, что власть надо мной к ней снова вернулась, Лялька обрадовалась и разболталась - при этом была отчаянно смешна и мила мне до спазмов в горле:
- Как женщина с опытом незамужним подружкам даю консультации, что для мира в семье надо научиться глотать обиды и быть в стороне, когда не нужна.
Разумно, но это слова - где же поступки?
- Представляешь - они еще верят в сказочных принцев? Я им говорю - легко любить кого-то, до кого не дотянуться, так ведь ничем не рискуешь.
Обалдеть! Что это тянет ее философствовать?
- Спрашивают – счастлива ли я с тобой? В семнадцать стать женщиной, в восемнадцать родить – это ли не счастье? Зато и ума теперь палата - все знаю, все понимаю и еще много чего могу! Комплексы отпадают, как пересохшая шелуха, и я чувствую себя кумой королю! Меня уже не проведешь на мякине, нет. Правда, при условии, что не влюблена как полоумная в какого-нибудь козла. Но я ведь не влюблена как полоумная. Тебя, безусловно, я люблю, но сказать, что как полоумная, не могу. А ты меня любишь? Ну, скажи мне, скажи, что я женщина загадочная и сулящая открытия. Впрочем, молчи: все мужики - толстокожие и недалекие существа в том, что касается женских чувств!
Я невесело рассмеялся тому, как Оля вьет из меня веревки, но согласился:
- Человек, постигший законы женской логики, заслуживает Нобелевской премии.
- Сколько она? Мыгра, давай заработаем – всю логику тебе расскажу. Значит так…. Что касается мужиков логика довольно проста – этого бросаю, с этим встречаюсь, вон того приглядываю. И все это сразу.
Ради Нобелевской премии стоило примириться! А, примирившись, почувствовать себя счастливым. Нет ни слуха, ни голоса, но душа моя пела. Точнее, подсознание выводило – прелестно, заслушаешься:
«Две гитары, зазвенев,
Жалобно заныли,
Сердцу памятный напев,
Милый друг мой, ты ли?
Старый друг мой, узнаю,
Ход твой в ре-миноре
И мелодию твою
В частом переборе…»
Я сказал певцу:
«Ужасно завидую старым парам».
«В чем же их выигрыш?»
«В том, что они уже дожили до глубокой старости в любви и согласии. Нам это предстоит, и пока неизвестно как мы с этим делом справимся».
«За любовь и согласие сказать не могу, но правило жизни весьма простое – от собак не рождаются кошки, а ты, брат, зануда, и жизнь померкнувшей тебе кажется оттого, что бросил курить. Вот отравился никотином и счастлив снова».
«В правилах смысла нет, если время от времени их не править. Вот Марк Аврелий говорил: сохранять надо ясность ума, чтобы признавать то, что не под силу изменить, смелость иметь, чтобы изменить то, что под силу, и мудрость, чтобы видеть разницу между первым и вторым. Такие правила тебе как?»
«В каком его возрасте это было?».
«В конце жизни».
«У тебя еще есть немного времени».

[santehlit]

…. Мы сидели, и друг на друга смотрели. Ее глаза по-прежнему прекрасны, они завораживали меня - в них любопытство. И что-то еще…. Что же это? Неужели любовь?.. Неужели она лукавит в словах и, не смотря ни на что, по-прежнему любит меня? Да нет, вероятно, мне просто хочется тешить себя этой мыслью…
Оля держала меня за руку. Все, что она не говорила вслух, что я хотел от нее услышать, передавалось с теплом ладоней. Я чувствовал, как принимаю ее радость, любовь, тревогу, слышу невысказанные слова и понимаю неутоленные желания. Путь от левой руки до сердца был короток. Если б мою сердечную мышцу можно было отжать как губку, из нее сейчас капал бы сплошной мед.
Остановись, мгновение, ты прекрасно!
От избытка чувств зачесался нос. Наклонил голову и потерся им о Лялькино плечо, заодно слезу промокнув. Говорить не хотелось – целовались украдкой, когда на нас никто не смотрел. Это было бы смешно, если бы не было так приятно. Два взрослых человека! Повернем друг к другу головы, соединимся губами. Секунда, две, пять — и опять приняли исходное положение. Никто не заметил? Отлично! Повторяем!
Поцелуи не увеличили моего счастливого опьянения, они его организовали и упрочили. Головной дурман переходил в другую фазу физического состояния - твердого, прочного, нетерпеливого….
Вели разговоры.
- Если б не знала, что здесь одни мужики, я бы от ревности умерла.
- Правда, ревнуешь? - спросил польщённый.
- Вот когда вдруг перестану ревновать, это станет для тебя серьёзным поводом для беспокойства. А ты хоть немножко по мне скучаешь?
- Немножко утром, немножко днём, немножко вечером, а ночью схожу с ума!
- Не надо сходить с ума - зачем ты мне сумасшедший нужен?
- Тоже верно. Ты, как всегда, права!
- Права-то права, но мне интересно – чем вас тут кормят, чтоб так жизни радоваться? – спросила жена, многозначительно улыбаясь.
Потом был берег Кисегача с холодной водой и ярким солнцем. Мы лежали на рыжем песке и любовались чайкой, носившейся высоко в небе. Белая птица, расправив крылья, взмывала и падала в воздушных потоках. Потом улетела и скрылась вдали – велик Кисегач.
- Сегодня ты не такой, как всегда, - сказала Оля.
- Это нетрудно, когда ты в купальнике.
- Не говори глупостей.
- Тебя что-то смущает во мне?
- Ты не похож на себя.
- Это недостаток?
- Нет, но сбивает с толку. Такое впечатление, что мы отвыкли друг от друга.
- Вернусь – будем привыкать.
- Ты тоскуешь по сыну?
- Как он? Что-нибудь добавил к своему быстрорастущему интеллекту?
- Бегает – не догонишь.
Я сел, зачерпнул горсть песка в ладонь, пропустил между пальцами и вздохнул.
- Привезла б – побегали.
Оля перевернулась на живот и окунула пальчики ног в воду.
- Бр-р-р! Холодная! Рассказать, как мы тебя ждем?
- Я сказал что-то не то?
- Мне кажется, - пробормотала Лялька, - ты не любишь сына.
- Наоборот – это единственный человек, в котором у меня сомнений нет.
Она похлопала меня по бедру.