Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен" ⇐ Общелитературный раздел

[santehlit]

Признание было чистосердечным, ибо я знал, что для нас, Агарковых, не существует ничего более завершенного, чем супружеские отношения, которые преодолевая время, смиряются с тем, что на смену страсти приходят привязанность и обязанность перед семьей. Отец, не смущаясь мамы, рассказывал, как без памяти был влюблен в госпитале Самарканда после ранения на фронте. Не остался в благодатном краю только желанием помочь престарелой матери на Южном Урале. Как это объяснить романтичной жене?
- Вот так, значит? Получи, дорогая!
- Я не хотел тебя обидеть.
- Когда захочешь, предупреди. А то у тебя и так все слишком здорово получается. И что же дальше?
Что дальше?
Примерно в те же дни, когда я сделал предложение Оле, мне сделал предложение доцент кафедры «Автоматические установки» Васильев В. В.
- Анатолий Агарков? Мне надо с вами поговорить.
- По-моему, вы это уже делаете.
- Разговор долгий.
- Я не спешу.
- Присядем?
Присели в пустой аудитории.
- Чем могу быть полезен? — спросил я кандидата наук.
- Заразился одной идеей - хочу и вас, так сказать, инфицировать.
Выслушав историю его болезни, заявил:
- Дважды я был в стройотрядах – суперуспешных, надо сказать - и если поеду еще раз, то не за запахом тайги или поиграть в «Зарницу». Надеюсь, понятно выражаюсь?
Доцент меланхолично улыбнулся. Он хотел быть честным до конца и признал – действительно, лично он собирается на великую стройку БАМ за романтикой: поохотиться, порыбачить, надышаться дыма костров и озона таежного. Он командиром готов предварительно слетать заключить договор, а моя комиссарская задача – собрать ребят, организовать работу и заработать.
Когда сообщил Оле о своем намерении после сессии съездить на БАМ, моя милая надула губки.
- Последнее свободное лето, и нам нелишними будут деньги, - убеждал.
Мы сидели в кафе-мороженое, Оля опустила глаза, в которых были тоска и разочарование, сосредоточенно разглядывая креманку.
- Будь добра, не делай такое лицо. Просто прими то, что есть, и прости: иногда я бываю настолько упертый, что сам себя с трудом выношу.
- Ты хочешь мне предоставить возможность поупражняться в собственном идиотизме? Или я что-то пропустила, и ты сейчас мне все объяснишь?
- Попробуй понять такую мысль: нужно любить не человека, с которым соединяешь судьбу, а жизнь, которую придется вести с ним, разделяя его желания, стремления, имея общие цели и мечты. Чтобы любить, нужно набраться терпения.
- Как насчет моих желаний с мечтаньями?
- Давай обсудим. Какие у тебя планы на лето?
- Планы мои всегдашние: гулять, болтать и всячески бездельничать, - потом подумав. - Пожалуй, отпущу тебя в Сибирь, если у нас будет красивая свадьба, и медовый месяц мы проведем вместе.
Все загаданное было исполнено, хотя противоэнцефалитные прививки в медовый месяц не самая уместная процедура.
Тем не менее, в день отъезда Лялька закатила «концерт».
- Я не представляю себе наше будущее.

[santehlit]

- «Будущее» - среднего рода и потому понятие весьма неопределенное. Попробуем для начала другое - просто «совместная жизнь». Это звучит более реалистично и конструктивно.
- Ты плюешь на мои чувства! Наши отношения, предполагавшие взаимность, приобретают односторонний характер. Оказывается, это я должна подстраиваться под твое расписание и перепады твоего настроения, разделять твои желания и беспокойства, переживать твои неудачи. Ты не перепутал, дорогой, кто из нас в интересном положении? И вообще, признайся - ты женился на мне только из-за ребенка!
- Так для тебя вся проблема в этом?
Обида жены делала ее и сильной, и уязвимой одновременно – она была как ежик, свернувшийся в клубок, чтобы отпугнуть иголками приближающуюся машину судьбы.
- Мало? И это ты мне говоришь? Ты, который, несмотря на всю мою любовь, не смог для меня отыскать маломальского места в своем сердце? Знаешь, нет худшего одиночества, чем одиночество вдвоем. Это ведь абсурд и надругательство над здравым смыслом! Из кожи лезу вон, чтоб тебе понравиться, а ты по-прежнему в упор меня не замечаешь: ты видишь только себя, свои желания и устремления. И, не смотря на все это, я все равно люблю тебя.
- А говоришь так, будто бросить хочешь.
- Я думаю об этом каждое утро, которое приближает нас к разлуке – каждое утро, когда ты тщательно облачаешься в свое одиночество и уходишь, с радостью хватаясь за любой предлог и выискивая любую лазейку, чтоб еще больше отдалиться. А я остаюсь одна, со всеми своими океанами счастья, по которым мечтала плыть вместе с тобой. Ты когда-нибудь перестанешь прятать свои эмоции, суровый мой председатель?
- Ты уже устала от меня?
- Мне кажется, твой мир вертится в противоположную сторону вращения Земли – у тебя все не как у людей.
- Да что такое произошло? С чего ты вдруг мне все это говоришь?
- Ровным счетом ни с чего. Только ты улетаешь сегодня на БАМ, так и не убедив, что любишь меня.
Что мне сказать? Что любовь – это зависимость даже для самых покорных? Что не стрела Амура, а полоска бумаги, определенным образом изменившая цвет, изменила и нашу судьбу?
Приехал тесть, скатать нас искупаться – Лялька обрадовалась, но глаза ее оставались невеселыми. Молчала на пляже, настойчиво игнорируя все мои знаки внимания. Обстановка на солнечном бреге начала угнетать. Виктор Киприянович заметил.
- Поскандалили? Но если не орать на своего мужа, к чему тогда выходить замуж?
Оля изумленно уставилась на него.
- Я пытаюсь шутить, - пояснил тесть.
- Скуда (все записано верно – это их семейное выражение) хорошее настроение?
- По закону парадокса: ты можешь стать женой, матерью, бабушкой, но покуда я жив, будешь дочкой – маленькой и любимой. Думаешь, зачем мы тебя рожали? Чтобы любить - целовать и тискать. И вообще, за все, что происходит теперь с тобой, надо бы хорошенько отшлепать твою мать.
Виновника его печали будто и рядом не лежало.
Шасси самолета коснулись посадочной полосы аэродрома Иркутска в одиннадцать часов местного времени. Тем же днем улететь в Тынду не удалось – мы заночевали в общежитии ИПИ (Иркутского политехнического института): обстановка знакомая, и денег не взяли. Но вот клопы….
В полночь по-местному с телеграфа дозвонился в Розу.
- Привет. Не спишь?
- Сколько у вас? Ты не устал, - поинтересовалась Оля.
- Нет. Я нормально переношу полеты. Ты как?

[santehlit]

- Мне не нравится, что ты в чужом городе без меня. Там полно девочек с фигурками Элизабет Тейлор, а у меня живот растет.
- Он уже шевелится, наш ребенок? Скучаю по вам.
- Мы по тебе тоже. Очень. У тебя странный голос.
- Наверное, связь такая. Береги себя…
Диалог надо было прекращать, потому что сбилось дыхание.
Бог мой! До меня только что дошло – я говорю и делаю все не так.
Вылет в Тынду задержали еще на сутки. Появилась возможность осмотреть город, прокатится на катере по Байкалу. Что мы и сделали, не вернувшись в общагу - заночевали в Листвянке, на границе тайги и Славного Моря, взяв напрокат палатки.
Народ ликовал, меня угнетало.
- Что с тобой, комиссар? Почему похоронный вид?
- Просто устал. Человек не всегда может быть в форме.
«Форму» мою изводит осознание допущенных ошибок.
Итак, вечер, берег Байкала, водка из кружки и ностальгия.
Память часто так шутит – цепляется за какую-то незначительную деталь из настоящего, и раз – ты уже не здесь, а в тех временах, которые были, и, казалось, забыты. Любуясь закатной дорожкой солнца на водной глади, вспомнил рассказ отца – его объяснение в любви моей матери.
Победитель Японии предложил девице колхозной:
- Ищу мать своим будущим детям - если согласна рожать их, выходи за меня.
Возможно, мама так и не стала любимой женщиной моего отца, но она всегда была матерью его обожаемых детей. Чадолюбие – это у нас семейное. А любовь?
Знаю, мама в нашей ситуации сказала бы отцу:
- Езжай, спокойно работай. Я буду ждать и справлюсь одна.
Никаких упреков: у нее своих забот полон рот – вести хозяйство, хранить дом, печь хлеб, стирать, убирать, готовить, кормить и растить детей. И мы с сестрой крутились вокруг мамы – чем могли, помогали, никакую работу не считая в тягость: корову подоить, ей травы подкосить или цыплят от коршуна стеречь. Это было детство голубое – такая пора, когда за пенку от варения жизни не жалко. А любовь в романах хороша.
От кого-то слышал – у всех Оль тяжелая женская доля: не очень-то счастливы они в жизни. Моя жена должна стать исключением. Это задача партии и правительства, и я исполню ее на «отлично». Дело чести и долга. Только вот пока что-то плохо получается – я стараюсь, а она ни в какую не делается счастливой. В чем засада?
Или муж для нее не хорош? Пойдем по пунктам.
1. Нас, Агарковых, жена – пусть самая лучшая из всех женщин мира – интересует, прежде всего, как мать детей наших общих.
2. В этом плане, если есть место выбору, предпочтение отдается не красоте-уму-женственности, а доминирующему чувству материнства.
3. Поиски счастья с одной-другой-третьей и так далее полностью исключаются, если в семье появились дети – выбор сделан: любил-разлюбил отменяется; признается – люблю и буду любить всегда.
4. Какие-то проступки антисемейного характера никому из супругов не допускать, а уж коль случится, надо уметь прощать в интересах семьи.
5. Задача – подобное отношение к совместной жизни попытаться привить своей половине.
6. Считать эти правила семейным кодексом Агарковых.
Кто «за»? Голосую. Единогласно!
«Все это прокатило бы, - кривится подсознание, - с барышней твоего круга. Избранница наша – интеллигенция третьего поколения. Это культура, премудрый ты мой, она впитывается с молоком матери, и никакими Уставами ее не задавишь. Хочешь, по пунктам разложу ее ответы на твои бредни?»

[santehlit]

«Валяй»
«Жена скажет на твои морали:
1. Я не свиноматка, а женщина, которая хочет любить и любимой быть.
2. Замужество – это не рабство; поиски счастья – пожизненная привилегия любого живущего.
3. Если ты утратишь роль моего идеала, я займусь поисками другого.
4. Детям не будет счастья в семье, где жена презирает своего мужа.
Достаточно? Убедил?»
«И что же делать?»
«Присмотрись к тестю – как он относится к своей половине. У девочек из хороших семей папа в большом авторитете. Может, и выбор ее пал на тебя из-за какой-то схожести с ее отцом».
«Боже! Какие сложности! А быть самому себе идеалом?»
«Слишком просто. Для этого даже не надо чистить зубы».
«Ну и как же стать идеалом в глазах собственной жены?»
«Хочу обратить твое внимание, что не ум, не сила в приоритете у женщин, а, как это ни парадоксально, внешность мужчины – с нее начинается зона любви».
«Думал, ты скажешь – 24 часа в сутки глядеть в глаза, гладя ручку, и мурлыкать: «единственная моя»….»
«Для этого тебе стоит напиться – тогда ты становишься пылким и страстным, открытым и прямолинейным, человеком эмоций, как джин из бутылки. Таких тоже любят, но недолго. В реальной жизни, если хочешь убедить женщину в искренней любви к ней, надо быть готовым идти на компромиссы со своими чувствами и привычками: тут сдержать себя; с этим смириться; на это закрыть глаза. Постоянно приспосабливаться к окружающей обстановке - ежедневно разыгрывать сотни эпизодических ролей на подмостках обыденности, быть канатоходцем, постоянно что-то уравновешивать, взвешивать, чтобы не разрушить создаваемую конструкцию. Гораздо проще – взять и влюбиться, то есть полностью сконцентрироваться на «женщине всей жизни», на избранной, обожаемой. Тогда тебе многое простится, а остальное решится само».
«У нас нормальный, здоровый брак. Какого тебе черта надо?»
«Я тебе так скажу – если любые слова жены пусть даже самые занудо-ругательские звучат как соловьиные трели, а не кудахтаньем, то ты ее любишь. Готов признать, что супруга твоя курицей быть не может?»
«Не получится так, что полюблю некий фантом, призрак вместо реальной женщины, увидев которую, окончательно разочаруюсь в этом браке? Ты уверен, что от любви настоящей к своей жене, жизнь моя станет легче мешка цемента, а сам я из сатирика-реалиста не превращусь в мелодраматика? А вдруг от такой страсти сердце пробьет грудную клетку?»
«Посыкиваешь, мореман?»
«Предположим, я влюблюсь в женщину, на которой уже женат – в ее мимику, сопровождающую иронию, в музыку ее слов, в движения ее рук, в глаза, волосы, в мочку ее правого уха, в левую щиколотку, все равно. Предположим, почувствую, что нас связывает нечто большее, чем плод, зреющий в ее чреве. Не разлюбит ли она меня тогда, посчитав Эверест покоренным?»
«Задним числом часто видишь реалии, которые изначально казались совершенно исключенными. Короче говоря, все возможно».
«Как интересно! Ты предлагаешь мне самому себя свергнуть с пьедестала в ее глазах? Это же надо, какой бред!».
Да, действительно – истинный бред. И это уже за гранью. Даже такой испорченный персонаж, как я, не смог бы позволить себе такого.
«Ну, тебя к черту! Пойду-ка, напьюсь».

[santehlit]

Ищущий да обрящет! У черта на куличках, на краю земли (считая Урал ее хребтом) парни наши умудрились найти в кромешной тьме ночи трех славных девиц из категории the telki. Без всяких проблем – пришли, поставили палатку, развели костер и попивают винцо на берегу Байкала. А тут мы, подвыпившие, с гитарами и водкой – наше вам с кисточкой!
Еще один тупизм, которого я никогда не понимал – ухаживать толпой за одной-двумя-тремя девушками: ну, ни дать ни взять собачьи свадьбы. Даже наш самый старый боец, а в миру кандидат наук, читающий первокурсникам историю КПСС, Хламкин перышки распушил и бубнит сальные анекдоты из застольного арсенала бывших комсомольских работников – тоже какие-то перспективы питает, в смысле девиц. По этой причине будет он пыжиться от чувства собственной значимости, страдать из-за собственной упертости, потеть, беситься, надеяться и в итоге иметь голый вассер. А ведь все водка клятая говорит!
Глядя на весь этот вавилонский блуд, размышлял - не шибко ли усложняю проблемы сердечные. Может, есть смысл в очереди потолкаться локтями, соперничая в остроумии, полапать телку и удовлетвориться впечатлением, произведенным на окружающих – мол, я еще о-го-го, кобель тот. С мыслью о том, что подобная инсинуация была бы последним гвоздем в гроб сегодняшней попытки подсознания подсказать дорогу к семейному счастью, иду спать в палатку.
Голова кружится, в глазах пляшут и размножаются звезды. Одним словом - хреново. Не в силах идти или стоять, сажусь на пенек и закуриваю. К горлу комками подкатывает тошнота. Встаю, раздеваюсь, минут десять ныряю и плаваю в ледяной воде Славного Моря. Когда посвежевший забираюсь в палатку, на часах половина второго….
Наконец, добрались до места работы.
Стоит сказать, что это был не сам БАМ, а его северное направление: Тында – Беркакит или АЯМ (Амуро-Якутская магистраль). В нашу обязанность по договору входили работы на строительстве городка ВОХР (военизированной охраны) тоннеля Нагорный, пробитого в вечномерзлотном грунте длиной почти полтора километра.
За две недели на неосвоенном месте дикой якутской тайги вырос палаточный городок с тротуарами из дощатого настила, складом, баней, столовой и проч. Появилась традиция у командира - с жутким запахом изо рта проводить ежевечерние производственные совещания со спиртом из чайника. Пить и не морщиться! – был приказ. – Чтоб других не смущать.
Поначалу работы шли успешно – с энтузиазмом выдолбили в мерзлоте траншеи под будущие теплотрассы - а потом тормознулись из-за отсутствия труб. Потянулись дни вынужденного простоя и тоскливого безделья. Впрочем, сачка давить, студентом не привыкать – было бы что пожрать. Самое глупое и ужасное в ситуации было то, что нас почему-то перестали финансировать – не оплачивали наряды на уже выполненные работы. Призрак голода, как коммунизм в Европе, рыскал-рыскал по сопкам Якутии и, найдя нас в распадке, навалился.
Исполненные руководящей мудрости и отеческой заботы о коллективе, оседлали с начальником прикомандированный «Магирус» и поехали в Нагорный.
Ну что, amigos, решили про нас - похороны обойдутся дешевле?
Забрав почту, иду в комитет комсомола – у меня комиссарское, кроме всего прочего. Васильев, тем временем, топает в СМП (строительно-монтажный поезд) выколачивать деньги – к тем самым товарищам, о ком говорил: у них головы превратились в жопы. Ему видней: он с ними давно марьяжит - на две недели раньше нас прилетел сюда с двумя коллегами из ЧПИ, интерном-доктором и поварешками.
Местный секретарь комитета комсомола – уроженка Молдавии; красавица – свет не видывал. У нее прямые черные волосы, пухлые, чуть вывернутые губы и бездонные антрацитовые глаза. Пока любуюсь ее чертами, она меня дрючит за ерунду – мол, сколько выпустил боевых листков да на стену газет повесил? Далее следует витиеватая речь о том, что партия приказала – комсомол ответил «есть!». Пошло и поехало….

[santehlit]

Я ей на эту ересь в ответ про тяготы и лишения, которые испытываем в плане дефицита продуктов, а точнее отсутствия финансирования наших работ их уважаемым СМП.
- Так что ж вы молчите?!
Хороший вопрос!
Напару топаем в контору СМП. Без стука и разрешения, как революционные матросы в Зимний Дворец, вламываемся в кабинет директора. Причем, застаем его ужасно удивленным. Но не нашим напором - Васильев успел его ошарашить.
- Мать моя в кедах! Всем отрядам хватает аванса на сезон. Вы, только приехав, уже все профукали. За гранью реального! Любопытствую – куда потрачены средства? Можете дать отчет?
Васильев, гаденько подхихикивая, мотает головой – мол, беливь ми, не сохранились чеки. Он всем своим видом показывает, что говорить на эту тему не хочет – нет денег и все!
Картина ясная! Аванс командир зажилил. А я так не вовремя вошел….
Тут директор СМП «включает» программу «Профессионал учит работать студентов-бездельников». Он долго говорит о вопросах морали, семейных ценностях и обществе без пороков, как единственно верном подходе к строительству железнодорожной магистрали в условиях вечной мерзлоты.
Васильев, с облегчением оттого, что беседа уходит в сторону от финансового отчета, вздыхает и заверяет:
- Да-да, мы учтем и постараемся…. Нам бы еще шесть недель продержаться.
- Хоть это противу правил…. Впрочем, деньги ваши – не знаю только, что домой повезете….
Мир полон маленьких деталей, которые дают нам всю необходимую информацию – остальное домыслы. Я понимаю, что стал свидетелем неприятной тайны, но воспринимать ее всерьез сознание отказывается пока. У меня довольно четкое ощущение, что смотрю на ситуацию со стороны, как кино, в котором хорошие парни всегда побеждают, а зло обязательно будет наказано. Но – стоп кадр! – где положительный герой? Неужто я? А мне хреново - только что вынуто несколько кирпичей из фундамента жизненной платформы. Еще немного — и вся моя философия рухнет, как Родосский Колосс. Впадаю в ступор и становлюсь похожим на Железного Дровосека.
Всю обратную дорогу сижу в «Магирусе» совершенно закрепощенный от нахлынувших дум. Тяготили ответственность и особая печать момента. Нет, не загоняюсь в паранойю борьбы с пороком - просто начинаю понимать, почему некоторые чисто человеческие ценности называют библейскими.
- Ну, что, комиссар, спасли мы отряд? – ликует Васильев. – Может, бухнем по этому поводу?
Наигранная фраза и предложение выпить необходимы ему, чтобы понять мое отношение ко всему происшедшему – насколько проникся и что буду делать? Короче – враг ли я ему?
Мы останавливаемся на берегу Холодянки, открываем три бутылки «Тамянки», пьем как пиво из горла без посуды и закуси. Рассказываем всякие смешные истории. Здесь я ближе знакомлюсь с водителем Яшкой (тоже, кстати сказать, молдаванином), который при всей своей меланхоличности оказывается человеком с потрясающим чувством юмора и кладезем такого рода историй, неизменно начинающихся со слов «Одын малчык….».
Васильев припомнил, как я докладывал о кандидатах в отряд – «возраст ребят лет 19-25; недужат редко; имеют крепкие зубы и зрением хороши; в работе сносны; норов покладистый; делать гадости считают профессией….», и ну хохотать – разобрала «Тамянка».

[santehlit]

Интересно, сколько он отстегнул в свой карман из аванса отряду? Может, и бодяга вся затеяна с этой целью? Для кандидата технических наук вполне приличная многоходовка. Да и навар….
Винишко прикончили, спирт открываем и тем же макаром – из горла, без закуски. Бр-р-р-р…! Гадость такая!
Васильев поплыл. Стекленеет Яшка – вот паразит: ему еще машину вести! Меня тоже накрывает, но как-то невесело. Вспоминается Кмитец, который два дня назад ушел в ночь пешком без копейки в кармане – у него невеста и свадьба в Свободном (город такой в Амурской области). Доцент даже для такой ситуации денежки пожалел – нету, и весь хрен! На мой взгляд – типичная гонорея души.
Мысленно аплодирую цинизму и пошлости нашей жизни: все не так страшно – все гораздо страшнее. Где ты, подсознание, ау? Нужен мне ответ на вопрос – когда я стану такой же сволочью? И стану ли вообще?
Тут как тут – из тайги на лыжах: «Не смешно. Думаешь, очень умно выглядишь со своим цинизмом?»
Накликало, гадино! Не умно, а скверно: с очередного глотка меня тянет рвать - сначала спиртом с вином, а потом желчью. Спазмы накатывают один за другим, и моему желудку уже нечего извергать, и уже кажется, что меня рвет воздухом. И когда я уже начинаю задыхаться, все утихает. Изрядно вспотевший, присаживаюсь на корточки, руки лодочкой – черпаю и пью речную воду. Потом умываюсь и возвращаюсь.
Бутылка в руках у водилы:
- Давай еше.
- Нет-нет, не стоит. И тебе хватит. Шеф где?
- В кабине спит. Что, много принял?
- Когда любишь, не считаешь.
И вот мы в лагере. Походкой загнанного на мельнице осла Васильев колбасит в командирскую палатку, успев на ходу митингнуть - гуляем, братва! Наши две поварешки – пусть будут Надя и Вера – быстренько отваривают макароны, приправляют тушенкой и на стол, где уже (бутылка на четверых) стоят спирт для настоящих мужчин и «Тамянка» для девушек и слабаков. Разговение!
С суровыми лицами колхозников времен Великой Отечественной бойцы садятся завтракать-обедать-ужинать сразу за несколько дней - атмосфера многодневного неторопливого безделья таки наложила свой отпечаток. Но постепенно алкоголь будит природную жажду деятельности молодых сердец. Все становятся очень радостны – много говорят, поют, не прочь порезвиться в танцах.
На запах макарон по-флотски в столовую приполз командир – голод не тетка. Ест, похмеляется и вспоминает, что де в СМП пересекся с командиром отряда из Челябинского института культуры; у него сегодня день рождения – в гости пригласил.
- По коням! – раздается клич.
Собираемся в гости к землякам-соседям.
По приезду кланяемся:
- Христос воскрес!
Мол, мы нахаляву. Они непротив:
- Воистину зиг хайль!
У них давно накрыты столы, и пир коромыслом – нас не ждали, но по-студеченски рады всяким гостям. Садимся, втискиваясь, пьем, закусываем, подпеваем:

А я все дозы увеличивал,
Пил и простую, и «Столичную»,
И в дни обычные, и в праздники
Вином я жизнь свою губил…

[santehlit]

Увы, не верю! Как Галилей. Я даже не верю, что у него сломаны ребра, и он всю ночь пролежал в яме. И становиться приемником его не хочу.
Закуриваю, тупо смотрю на Васильева и чувствую, как наваливается презрение. Мне до того омерзительно, что я не чувствую к нему жалости – действительно пострадавшему или прикидывающемуся. Господи Боже, кто вообще придумал деньги? Чтоб вот так из-за них…. Очень обидно терять заработанное, но еще обиднее потерять веру в человека, распадающегося сейчас на глазах в гниль.
В тот же день, взяв в сопровождающие коллег, Васильев укатил в Нагорный, оттуда в Тынду, и след его растаял в небесной дали. Казны я от него не принял – муторно было; полномочия командирские взвалил на Жежеля. Он мастер в отряде, так как умеет писать наряды. Дезертировал Хламкин тем же рейсом, а Яшка из Нагорного привез спирт – к вечеру мы опять накирялись. Парни у костра поют про меня, отредактировав песенку психа:

Вот выходит на бугор комиссар - бандит и вор,
У него патронов много, он убьет меня в упор.
Он убьет меня в упор, он убьет меня в упор...
А он убьет меня в упор! ....

Я вместо этого забираюсь в палатку, перетаскиваю васильевскую постель на свою кровать, зарываюсь в это нагромождение, но не для сна – затеял мысленный монолог за тысячи верст от абонента.
«А еще скажу тебе, разлюбезная Ольга Викторовна, что являешься ты единственной женщиной, которая мне близка, не смотря на то, что так далека. Пусть изрядно я сейчас выпимши, но открою один секрет, и ты мне все за него простишь. Не за ребенка я тебя полюбил, а за то, что у тебя удивительно красивое лицо. И за то, что пришла ко мне целомудренной. Жаль, что несчастлива со мной, а я так прямо с тобой очень. И поэтому мне сейчас и хорошо, и плохо. Хорошо оттого, что люблю. Плохо, что не могу этого сказать в глаза. Теперь сказал мысленно то, что давно ношу в себе. Я рад, что эти слова мыслями вырвались на свободу. И хочешь, открою еще один секрет? Я рад, что открыл тебе этот секрет. И с этого признания предлагаю считать нашу семью совершенно счастливой. Да или нет? Я за «да». А ты? При равенстве голосов преимущество за тем, у кого размер обуви больше. Ты должна быть счастлива, и я все для этого сделаю. А сейчас мы увидимся во сне…».
Олег все утро что-то писал. Заглянул – ну, скажем, случайно – в открытую тетрадь на столе, читаю: «Голова идет кругом – где взять работу?»…. Ба! Да это дневник. И Жежель полон теперь командирских забот. Себе что ли Фурмановым заделаться - написать о туманах и запахе тайги?
Достал тетрадь, сел и стал писать что-то вроде письма: «Где ты, Лялька, единственная моя? Как поживаешь? У меня все более-менее сносно – идут дожди, народ в палатках режется в карты. Так что заработки нам не светят. Да Бог с ними! Знаешь, как здесь красиво! На дне распадка лежит и не тает то ли снег, то ли льдина. По ночам заморозки – иней выбеливает траву. А днем можно сгореть под солнцем. Флора здесь своеобразная - лиственницы как кустарники ложатся зимой под снег; где шумела тайга, получается холмистая белая равнина. Почему я тебе пишу? Потому что с некоторой поры появилась у меня такая потребность. Собственно говоря, просто хотел сказать, что мне тебя очень не хватает. С удовольствием рассказал бы сейчас какую-нибудь задорную глупость, но почему-то не получается. Сейчас мне тебя просто хочется обнять, прижать к груди и не отпускать - вот, оказывается, какой примитивный я в делах сердечных: никакой абсолютно фантазии. Как мы теперь будем жить, представления не имею. Спасибо тебе за твои глаза, фантастические губы и бесхитростные слова. Я теперь чувствую в себе непривычную легкость, и не испытываю ни малейшего опасения, что наша встреча обманет мои ожидания. Я уже представляю ее. До скорого!».

[santehlit]

После дождей в лагерь явился мастер Юра, курирующий нас от МСП.
- Надо почистить траншеи теплотрасс: на днях начнется прокладка труб.
Наши труды затянуты илом до самого верха. Конечно, это не мерзлый грунт, но Олег упирается – а на хрен нам надо: в договоре такое не предусмотрено. Обстоятельства, видимо, поджимают, и Юра сломался, поломавшись: оформляет чистку траншей, как выемку мерзлотного грунта – работы, которые ценятся здесь выше бетонных. Повезло нам с мастером и обстоятельствами – вместо сварщиков с трубами снова дождь. Канавы опять по самый верх затянуты илом. Снова торги и препирательства – и опять наша взяла!
А труб все нет.
Узаконив наряды в СМП, Жежель мне:
- Пора сматываться, пока не нагрянули с проверкой.
Едем к смуглянке молдаванке в комитет комсомола. Стучим по столу – мол, мы уже месяц ни хрена не делаем! что нас в СМП за дураков считают? Заручившись высочайшей поддержкой резерва и боевого помощника партии, наезжаем на директора поезда. Впрочем, есть пункт договора – о его прекращении в случае вынужденного простоя. Начальник немедленно соглашается нас отпустить, рассчитав – нам только надо сдать материалы и оборудование, выданные на строительство лагеря.
Директор СМП заявил, что мы его лучшие друзья, и в качестве компенсации за немажорные обстоятельства, предложил нам с Жежелем унты со склада. Вот еще новость! Олег взял, я отказался – взбунтовалась совесть. Потом пожалел – тестю с БАМа отличный был бы сувенир.
Таким образом, страдная пора заканчивается парадоксально – практически ни хрена не сделав, мы увозим домой кроме запахов и впечатлений отличные заработки.
В вагоне, отстукивающим дорогу домой, братва студенческая пьет, режется в карты или дрыхнет, меняясь ролями. Я целыми днями гляжу в потолок.
- О чем думу думаешь? – это Жежель с вопросом.
- Ищу формулу идеального общества, в котором всем хорошо.
- Наше не нравится?
- Слишком порочно.
После бегства Васильева мы с Олегом сдружились. Когда состав где-то под Челябинском ставят в отстой, Жежель хватает рюкзак:
- А ну их нах.., пойдем на трассу!
Ловим «Жигуль» и летим домой. «Домой» - недостаточно сильно сказано для описания ощущения. Мы летим к своим семьям – женам, детям (один из которых, наверное, в ясельках, другой-то уж точно в утробе матери).
Жежель выскакивает из машины у своего подъезда, кричит жене, которую видит в окне первого этажа:
- Ната! Ната!
Меня охватывает возбуждение – не представляю, что буду кричать я.
В общежитии Оли нет. Хватаю такси, мчусь в Розу.
Теща открывает дверь, улыбается, кивает, приветствуя, и прикладывает палец к губам:
- Тс-с-с! Лялька в гостиной прилегла на диване - кажется, уснула.
Скидываю обувь и рюкзак, на цыпочках в гостиную. Жена спит, по-детски надув фантастически красивые губки. Опускаюсь на колени перед диваном и осторожно укладываю голову на ее живот.
Оля запускает пальцы в мою шевелюру:
- А вот сейчас я чувствую, как ты меня любишь!
Ирина Ивановна, застыв в дверях, смахивает слезы.

[santehlit]

4

Успех в жизни определяют три фактора – талант, труд и удача. В любви тоже. И рудименты сознания у них одинаковые: в жизни – зависть, в любви – ревность. Предрассудки подобны вечной мерзлоте – бьешься, бьешься с ними…. Однако за все надо платить.
Когда-то на службе неплохо стрелял из автомата Калашникова и даже был участником соревнований в пограничном отряде, защищая честь группы прикомандированных моряков. Мишени сбивать – плевое дело. Я всегда думал: как это в человека шмальнуть – пусть даже китайского диверсанта прикокнуть. Теперь каждый раз, когда Оля улыбается какому-нибудь кавалеру, мне хочется нажать на курок.
После возвращения с БАМа, думал устроить застолье с друзьями - почему-то не собрались. Только Андрей Зязев приехал с подругой, и мы в ресторан не пошли – посидели, выпили в нашей коморке, потом двинули на площадь перед главным корпусом, где коромыслом веселье по случаю посвящения абитуриентов в студенты.
Оля стремительно нашла земляков и стала им что-то объяснять, а молокососы в ответ – ржать. Мне это не нравится, но стоически ожидаю неперерастания инцидента в конфликт.
Пьяненький Зязев ехидненько ухмыляется:
- Как наша Оля-то популярна!
Мне хочется набить ему морду. И молокососам, конечно, тоже. Ну, этим-то обязательно и в первую очередь. Хотя понимаю - нужно сохранять самообладание. Я не собираюсь из-за нервной вспышки терять уважение жены. Себя уговариваю: не раздражаться, главное не раздражаться.
А она щебечет, а они-то все ржут.
Руки начинают дрожать. Мысленно представляю, как мои кулаки крушит эти голомордые лица. Даже чувствую силу ударов, которые мог бы нанести. Но я зрелый человек и партийный. Я всегда говорил общежитским «окошникам»: «Не будьте быками, которые бросаются на красную тряпку. Не позволяйте эмоциям преобладать над вами. Пусть противник ударит первым, а вы покажите, чего стоите».
- Любимая, плюнь ты на эту сопливую салажню, - прошу через силу.
Любимая не плюет, а салажня закатывается гомерическим хохотом.
Дышать. Дышать ровно. Ну, еще одна фраза:
- Что ржете, козлы – зубы жмут?
- Ага! – радостно ржут «козлы».
- Что будем делать? – напрягся Зязев в предвкушении потасовки.
- Домой пойдем.
И ухожу: больше нет сил себя сдерживать – я не владею ситуацией.
Устраиваюсь на подоконнике в темном аппендиксе коридора и страдаю, потому что не знаю, оправдываться перед женой или обвинять ее – жизнь стала в тягость.
Где достать револьвер, чтобы пустить себе пулю в голову? Не прыгать же ею вниз с пятого этажа – как-то не по-мужски это, не по-моремански. Однако открыл окно и прикидываю, с какой скоростью тело мое долетит до тротуара и покончит со всеми дилеммами своего хозяина.
Может, повеситься? Привязать петлю за перила и в пролет лестницы…. Узел сжимается. Я задыхаюсь. Черт, забыл сказать последнее «прости» - «пОспешил» называется. Да и подумать стоит – куда торопиться?
Кто-то умудренный сказал: «Семейная жизнь – это три месяца любви, три года брани, и тридцать три года терпения». Сегодня истекает третий месяц нашей супружеской жизни – завтрашний день начинаем с ругани. И повод есть.
Почему же так получилось?