Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен" ⇐ Общелитературный раздел

[santehlit]

- Ладно, моё дело сторона: приедут хозяйки – разбирайтесь сами.
Подавив желание низко поклониться и прошелестеть: «Слушаю-с, ваше сиятельство», мы снова вернулись к вагончику, подёргали замок – на запоре, позыркали в окна – ничего не узыркали, в траве пошарили ключ – не нашарили. Махнули рукой – чёрт с ними, флягой и брагой. Время подскажет, как поступить. По крайней мере, душа от паники избавилась, дала разуму отмашку – думай спокойно, что произошло и что может произойти ещё в этой теплушке без колёс. Если нам не привиделось с недосыпа, и там кто-то действительно был, то куда он денется в такой деревушке? Правда, стройка тут масштабная, и командировочных, что пингвинов в Антарктике. Надо приглядеться – кто, например, с бритым черепом в тельнике ходит. Возьмём за жабры и ключ отберём. По фигу, что верзила – у нас что ни боец, то мастер спорта.
Мне сегодня, немного выспавшемуся, нравилось всё – и солнце в небе, и зелень, и машины на стройке. Хорошая штука жизнь, если, конечно, мозги шевелятся. А мозги отдохнувшие запустились на полный оборот. Пришла в голову гениальная идея – петли на двери вагончика, ну, которые для замка, ниточкой перевязать. Если кто войдёт, обязательно порвёт. Ну, а если он входит в дверь, то он человек, а не приведение, тогда поймать его - дело техники. Главная гениальность идеи в том, что времени не отнимает для слежки – сейчас завяжу, завтра проверю.
Настроение поднялось ещё круче, когда Афродиту в облике девушки повстречал на дороге – в золотистой тунике и высоких сандалиях (это которые с тесёмочками на лодыжках), плюс синие очи с пушистыми ресницами, плюс припухлые, чуть приоткрытые губы. Я смотрю – ну, ёлы-палы, вылитая Галя Дейнеко, та, что на Ханке сводила с ума. Неужто приехала? Нет, не может, и есть непохожесть – Галочка чуть покруглей, богиня изящней. Эх, Галочка-Галя, до сих пор ты мне снишься - ведь таких девушек больше на свете нет. Когда-то может, и были, но давным-давно повывелись вместе с бессмертными Богами. Лишь одна каким-то чудом уцелела в далёком Приморье. А может, и эта сошла с Олимпа?
- Что-то ищете?
- Вы не подскажите, как мне пройти в контору ПМК?
И облизнула губы кончиком розового язычка – совсем, как та.
У меня внутри сразу всё ёкнуло, а великий и могучий куда-то пропал. Заикаясь, пробормотал:
- Простите, вас не Галя зовут?
- Настя.
- А меня Анатолий. Идёмте, покажу.
И попросил ремень её сумки дорожной себе на плечо.
Наш променад с красоткой по стройке остался замеченным и породил кучу реплик с вопросами. Даже такой:
- Вдуть-то успел?
Мартын рассудил:
- По моему, всё это фигли-мигли, что значит: пустая трата времени. Даже если б оно было – девочка не для такого мартына: красивая слишком.
Что правда, то правда - я о времени, которого нет.
Про Мартына.
Прозвали его так за то, что он сам всех мужиков называл мартынами, а женщин мартышками соответственно.
Росту был среднего, но широкоплеч и мускулист. Курносое лицо его и взгляд насмешливый тормозили знакомиться – сейчас ка-ак выдаст. Однако, те, кто знал Николая Владимировича ближе, называли его человеком толковым, хотя со странным мировоззрением.
Он считал, что мужской пол по всем статьям всегда лучше женского. Мужикам всюду клёво – на работе, на стадионе, на природе, а бабам только в спальне или на кухне, потому что все они гадины, там им и место. Из сего следовало понять, что жизнь семейная младшего научного сотрудника не задалась. Разум не для счастливых, счастье не для разумных - в науку ударился.

[santehlit]

Однажды в столовую во время обеда ворвался сам начальник ПМК товарищ Задорожный и начал ругаться с порога - так, мол, и так, ети вашу мать. Что-то где-то мы напортачили – и он матерился, гнев изливая. Оба Маркины не то что взгляды – головы готовы спрятать под мышку. А Мартын громко сказал со своего места:
- Педераст!
- Что? – Задорожный к нему и готов врукопашную.
Мартын невозмутимо:
- В слове «педераст» на конце пишется «ст», а не «с».
- Буду знать, - буркнул начальник, уняв волнение, вышел вон.
Как ни странно, инцидент был исчерпан. Главный на стройке с того дня с Мартыном здоровался только за руку, а тот про него:
– Не надо обижаться на Задорожного: он и в детском саду выглядел маленьким начальником – таким уродился.
Но вернёмся к красавице. Послушал я их, послушал, а потом брякнул:
- Нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики. Мне один вечерок свободный, а там увидите….
Маркин расщедрился:
- Будет тебе и вечер, и ночь, и ещё день завтрашний.
А потом всем:
- Сегодня работаем до ужина, потом баня, потом готовимся на шашлыки. Завтра устроим выходной в честь Дня Строителя. Едем на Увильды!!
В ответ дружное «ура!». А я подумал и стал торговаться:
- Тоже в баню хочу. Отпустите с обеда. Такую красавицу обломать – это не комарику хобот сломать. Тут чистому телу нужен подход.
Мой трёп убедил.
Ещё одна разъединственная на свете одиноко сидела на своей сумке у ступенек вагончика, служившим конторой ПМК. Незагорелое личико стало ещё бледнее, высокий лоб пересекла страдальческая морщинка, на глазах блестели слезинки, но ни одна не пролилась.
- Я пропала! Папа уехал. Когда будет, никто не знает. А мне дали ключ от вагончика, в котором сейчас никто не живёт.
И тут только слезинки сорвались из переполненных влагой глаз.
- И ты здесь хочешь дождаться отца?
- А туда я боюсь… идти… одна, - и с надеждой посмотрела на меня.
- Давай свою сумку, - кипучая моя натура требовала немедленного действия, и я пошёл, увлекая за собой замечательную девушку, которая, может быть, вторая такая на всём белом свете.
Хотите, смейтесь, хотите, нет – минут через десять мы стояли с ней перед вагончиком, в котором минувшей ночью я чуть было, не превратился в собственный негатив.
Когда жизнь сбивается с наезженной колеи, что-то происходит и со временем – оно то несётся галопом, и тогда день пролетает минутой, то застывает на месте, и тогда минута превращается в вечность. За те мгновения, что осматривал замок на двери и безучастные окна, постарел на неделю. За этот срок успел снова встретиться с призраком к носу нос, убежать, оставив беззащитной девушку, так похожую на мечту, вернуться в Челябинск, отчислиться из института, уехать в Увелку, зарядить ружьё и спрятаться в погреб.
Э-э, стоп, сказал сам себе, так и с ума свихнуться недолго. А лучшее средство от сумасшествия – напряжение интеллекта. Думаю, Холмс поступил бы так.

[santehlit]

- Дай-ка ключ.
Когда решение принято, сомнения превращаются из блага во зло. Шагнул решительно, остановился у входа, провёл маленький аутотренинг – вспомнил, как было мне плохо здесь минувшей ночью, чтоб не так жалко расставаться с жизнью, если придётся. Нитка в петлях узелочком завязана – ну, дай Бог, никого. Открыл, вошёл – никого. А где же ночная мистика прячется? Под кроватями? Никого.
- Ты чего? – вошла моя спутница, а я на карачках.
- Для вящей уверенности, что нет никого.
- Кончай пугать.
Ага, сейчас. Самому бы того…. в обморок не наложить.
- Фу, как грязно! – Настя наморщила носик, трогая сандалией ошмётки глины на полу. – Тоже мне, женщины.
А я цапнул со столика и выбросил в открытую дверь стакан с окурками папирос – из чистого вандализма.
В новой знакомой проснулась хозяйка:
- Надо убраться. Ты мне поможешь? Воды принеси. Есть тут тряпка, веник, ведро?
- А поцелуешь? – начал разведку.
Настя поёжилась гадливо:
- Фу, мерзость какая – другого человека слюнями мазать.
- Да ты чо?! И даже отца не целуешь при встрече?
- Руку пожму – у нас только так, - сказала, и морщинка прорезала чистый лоб.
Если не прикалывается, то мне её жаль, эту целомудренную красавицу с вывернутыми набекрень мозгами. Как убого – не любить обниматься, не уметь целоваться. Её ровесницы вовсю рожают. Сразу решил - чем смогу помогу.
- Ты работаешь? Учишься?
- Учусь, в Рудном, в педагогическом, а живу в Целинограде с мамой, сестрёнкой сводной и отчимом. Раньше с нами папа жил, а теперь у него в Москве другая семья.
- Бывает, - согласился и вспомнил наш пединститут с Горьким у входа со шляпой гранитной в гранитной руке. Про него говорили – пролетарский писатель макушку прикроет лишь тогда, когда первая девственница окончит Челябинский государственный педагогический институт. Вот бы Настю туда. Впрочем, я-то здесь для чего?
- Давай пол помою, - на мне футболка дырявая, паршивые советские кеды и спортивные штанцы с пузырями на коленях. А Настя в нарядном во всём стушевалась – так покраснела, что её жалко стало. А потом посмотрела с выражением снисходительного недоумения.
- Ты какой-то неправильный.
- Я моряк-пограничник – вот в чём вся соль. И целоваться тебя научу без слюней, по-флотски…
- Как это?
- Увидишь потом.
Настя промолчала – наверное, согласилась, а после спросила:
- У тебя девушка есть?
- Женщина, которой за сорок.
- Ты её любишь?
- Мы с ней встречаемся, а любовь, по-моему – это не временная аренда тела, а вечная привязанность души.
- Красиво сказано. Сам придумал?
- Жизнь подсказала.
Нашёлся уборочный инструмент. Пока ходил за водой, Анастасия переоделась и опустила окна. Она подмела пол, я его вымыл. Воздух в вагончике посвежел.

[santehlit]

- Обсудим план дальнейших действий, - предложил. – Через три часа ужин, потом баня, потом…. Завтра День Строителя и шашлыки на Увильдах. Ты не устала с дороги? Как на счёт пока отдохнуть?
Через пару минут мы лежали с девушкой в разных кроватях, и я рассказывал ей о себе:
- Меня зовут Анатолий Агарков. Большую часть своей недолгой и негрустной жизни я провёл в поисках приключений. Служил в Анапе на Чёрном море, охранял Ханку от хунвейбинов….
- И, как у всякого моряка, в каждом порту у тебя была женщина?
- Нет, я не бабник, но живу по принципу – мудрая сдержанность не означает отказа от радостей жизни….
Голос мой сел, глаза закрылись, и я уснул, ибо недавно понял, что сон - это самая лучшая часть нашей жизни. Мне снился закат на море, чайки, далёкий парус, девушка на берегу в короткой юбчонке с косынкой в руке….
Анастасия тронула за плечо:
- Ты хотел на ужин в шесть часов, а уснул на самом интересном месте - так как же любовь?
- Ты о чём?
- Ты разве не хочешь влюбиться?
Господи, кому что!
- Любовь необходима тому, кто чувствует, что жизнь его не полна. Тогда человек начинает искать, с кем бы заполнить пустоту. А по мне - лучше быть самодостаточным и ни в ком не нуждаться.
- А как же женщина, которой за сорок?
- А мы говорим о душе или плоти?
В столовой было непривычно пусто – должно быть суббота и банный день внесли коррективы.
- Чёрт, опоздали! Быстренько хаваем. Ты в баню пойдёшь?
Мне не хотелось отпускать девушку от себя, тем более одну в тот проклятый вагончик. Настя вскинула брови:
- Мы нервничаем? Я думала, ты философ.
Я накрыл столик на двоих, поварёшке шепнув: «Запишите на Маркина».
- Слушай сюда, - вооружился ложкой, спутнице кивнул - мол, приятного аппетита. – Да, я действительно философ и считаю, что не бывает никаких ударов судьбы: всё это глупости, выдуманные слабаками для оправдания своей никчемности. Пропасть может лишь тот, кто согласен пропасть. Для верно устроенной души всякое событие – ступенька, чтобы подняться выше и стать сильнее.
Слушала она внимательно, но от комментариев воздержалась – задумалась. О чём, для меня осталось загадкой – я перестал её понимать, потому что сказала она после раздумий ни к селу и ни к городу такое:
- А у меня ещё не было парня.
Я улыбнулся и совсем не к месту – ничего смешного в ситуации не было: девушка предлагала свою дружбу. Впрочем, улыбку можно отнести и к такой мысли – самурай не выбирает себе господина: я весь ваш, краса-девица, душой и туловищем…. Подумал и благодарно коснулся её руки – не дрейфь, мол, Настенька, прорвёмся, будет и на нашей улице праздник: КамАЗ с конфетами перевернётся или Дед Мороз замёрзнет с непустым мешком.
Парней в вагончике не оказалось – ну, ясный перец, в баню утопали. И нам следует поспешить. Мы уже знали, что в байрамгуловской бане два отделения и работают оба – мужское и женское.
Непостижимая вещь красота. Девица распарена, косметика смыта, но её лицо, обрамлённое распущенными и подсыхающими каштановыми волосами, озарённое светом заходящего солнца, всё равно было прекрасным. Встречаются на Земле люди, очарование которых ничем не испортить.

[santehlit]

А может, я смотрел на неё глазами любви? А любовь – это яд для души, горькая отрава, которая вечно будет бередить сердце и не позволит найти счастье ни с одной женщиной: другой такой просто нет. Будь проклят сегодняшний день, лишивший душу мою покоя!
Но философ в душе моей успокаивал: любовь – это временное, по сути, блеф, ибо в небытиё всё равно каждый уходит в одиночку.
Но кто-то ещё умней внутри свербел – любовь уйдёт, останется память. А чем больше драгоценных воспоминаний, тем удачней сложилась судьба. В старости будешь перебирать эти моменты, словно алмазы в сундуке.
Ночь подошла. Мы сидим с Настей на лавочке под окном вагончика, в котором все суетятся – приехали жёны Сани с Ваней, Маркиных и Дружинина, маринуют мясо для шашлыков, варят картошку для салатов и прочая, прочая…. вобщем, готовят. Иванов тихонько поёт под гитару:

Я сказал тебе: ваши черты
Несомненно, полны благородства
А в ответ улыбнулася ты
Без отрыва от производства….

Жена Дружинина Люба громко читает для всех лекцию какого-то Ожажи про НЛО. А Настя молчит с загадочным видом и, наверное, ждёт от меня слов, которые мечтает услышать от парня влюблённая девушка. Что думаю о ней беспрестанно, с самой первой минуты, как только увидел. Что сомневаюсь – земное ли она существо? Что мучительно ощущаю своё ничтожество рядом с таким совершенством. Что все остальные девушки по сравнению с ней – пустое место. Что мы будем счастливы долго-долго, и только смерть разлучит нас, хотя никто толком не знает, что она такое и есть ли вообще.
Полная луна стремительно неслась по небосклону в разрывах невидимых на ночном небе облаков. Я молчал, мысли мои метались, потому что не знал, как вести себя с Настей. Ночевать с ней в вагончике? Научить целоваться, как обещал? И что потом? Вот с Галей Дейнеко у меня ничего не было – и на всю жизнь остались светлые и чистые воспоминания, хрустальные сны. А было бы что, то казнился сейчас, как князь Нехлюдов – не приведи, Господь! Стоят ли этого утехи плотские? Абсолютно нет.
Я распалялся в бреду своих мыслей, да ещё эти говоруны за окном – всё-то у них налажено-устроено, всё-то они в этом мире знают, им вообще, если признаться, скучновато жить на белом свете. Ладно, сейчас я их развлеку.
Закричал, вскочив со скамейки, тыча пальцем на беснующуюся в облаках луну:
- Смотрите, НЛО! Он падает прямо на нас!
Удивительней всего было то, что они действительно испугались. Мартын сиганул через окно:
- Сейчас крышу завалит!
Вслед за ним кинулись и застряли младший Маркин с Дружининым и Ванёк. Барышни в двери побежали, опрокинув миску с мясным маринадом. Было делов. И смеха, и ругани, и разговоров. Люба Дружинина сказала:
- Это массовый психоз.
Что-то навроде ещё одного психоза настигло толпу на берегу Увильдов. Как только приехали туда утром, народ, одолеваемый нетерпением выпить, начал сворачивать пробки с бутылок, сдвигать стаканы:
- За День Строителя! За вас, любимые! За нас любимых!
И понеслось!

[santehlit]

Мы с Настей скоро ушли от этого праздника жизни – нам было о чём помолчать. Она разулась и брела по щиколотки в воде, растянув подол цветастого сарафана. Лёгкий бриз оглаживал каштановые пряди. Чайки кричали над головой. Я шёл следом – в груди что-то попеременно раздувалось и сжималось.
Прошедшая ночь не дала ответа – любим ли мы друг друга, нужно ли нам вообще это. Мы вели себя молоденькими старичками – умудрёнными и хладнокровными. Впрочем, я ещё ждал визита призрака, напрягаясь, Настя – чего-то от меня.
Кстати, о призраке – он приходил. Далеко за полночь, когда мы уже наговорились всласть, и девушка поняла, что домогательств не будет, замолчали, обдумывая сказанное и услышанное. Вот тут-то раздались шаги у вагончика и скрип не открывшейся двери на запоре. Поднялся, подошёл – за окном было тихо, темно и волшебно, лишь бритый череп лоснился в свете луны, и белело лицо, только теперь не улыбчивое, а перекошенное ненавистью. Я развёл руки и вздёрнул плечи – занято, мол, шагай себе мимо. Он ушёл, погрозив кулаком. Нет, блин, целую флягу выжрал, напакостил и ещё недоволен. Ну и призраки пошли бесстыжие!
- Кто там? – спросила Настя. – Пьяница? Ужас, какой! Хорошо, что ты здесь.
Хорошо, конечно. Только как мне быть – девушка совершенно без изъянов: дополнительно обнаружил в ней хорошую начитанность и тонко чувствующую душу. И ещё, была она идеальным собеседником – всё понимающим и молчаливым. Вот как сейчас.
Добрели до пирса, взяли лодку покататься по сверкающей и слепящей глади озера. Вода была пронзительно голубой и прозрачной – каждый камешек на дне виден. Потом искали янтарь на линии прибоя. Молчали о главном – что с нами будет сегодня вечером и вообще. Лучше не думать….
Когда вернулись, обнаружили на бивуаке массовый психоз на почве пьянства. Маркины спали, обнявшись по-братски. Иванов с Кмитецем подрались - Понька их разнимал и получил от обоих. Ваня с Саней тоже сцепились, потом помирились и решили обменяться жёнами. Мартын отговаривал – мол, все они твари. «Твари» сидели у костра - пили, ели и пели хором. И всё это на берегу умопомрачительного озера, обрамлённого соснами. Вот такой праздник.
- Пойдём, - я позвал Настю, - на автобусе доберёмся.
Вечером упившуюся компанию встречал в Байрамгулово сам Задорожный. Он играл желваками, гляди на то, как упившиеся и исцарапанные выползали из «таблетки» (машина такая – бывшая когда-то «неотложкой») подгулявшие строители – бойцы стройотряда вместе с жёнами. А Настя подошла к нему сзади и сказала:
- Папа, я здесь.
Вот это прикол! А я и не знал, что эта юная скво – дочь Большого Белого Отца из Москвы.
Они действительно не целовались. Главный на стройке обнял девушку и прижал каштановую головку к широкой груди широкой ладонью. А потом увёз из Байрамгулово в Аргаяш.
Дней через пять подошёл старший Маркин:
- Кончай работу - топай к конторе, тебя ждёт Задорожный.
Начальник ПМК, осмотрев меня критическим взглядом:
- Переоденься. Я дам вам машину. Поедешь в Челябинск, проводишь Настю. Она просила….
Оно, конечно – мне смену поставят, но как отвратительно любить по приказу.
Из Аргаяша, где Настя жила в гостинице у папаши под боком, покатили в Челябинск. Она болтала, а я самоедствовал. На вокзале отпустили машину, купили билет – до отправления поезда ещё три часа. Куда пойти? Думал достопримечательности города показать, а ей захотелось посмотреть, как устроен мой быт в общаге.

[santehlit]

Пустая чистая комната с балконом в обрамлении кленовой листвы привели гостью в изумление.
- Как здорово!
Я включил музыку. Она легла в кровать и протянула руки:
- Иди ко мне.
Я, ложась рядом с ней:
- У тебя кто-нибудь был уже? И не спеши – ещё успеешь, ещё натерпишься от мужиков.
- Какой ты хороший! Можно я тебя слюнями измажу? – и дважды поцеловала в ключицу.
Когда очнулся от грёз и открыл глаза, у кровати на стуле сидела Г. К. Гончарова и чувственно смотрела на меня – то ли с ненавистью, то ли с любовью.
- А мне позвонили: ты шлюху привёл.
Должно быть, Настя тихо уехала, пока я спал. Взглянул на часы – её поезд уже в пути. Господи, не поскупись - дай счастья своему ребёнку!

9

На первое заседание студсовета в новом учебном году мы собрались скорей по привычке или посплетничать – а тем-то не было. Да и соскучились изрядно. Даже Черников, смахнув с лица свою обычную мизантропию, благодушно улыбаясь, стал философствовать:
- А я вообще противник демократии. Один человек изначально не равен другому, и тут уж ничего не поделаешь. Демократический принцип ущемляет в правах тех, кто умней, талантливей, работоспособней – ставит их в зависимость от безликой толпы, от тупой воли глупых, бездарных и ленивых, потому что таких в обществе большинство.
Я сидел в своём кресле председателя в прекрасном настроении, и мне не хотелось втягиваться в полемику. Улыбнулся солнечному зайчику, играющему в пятнашки с тенью кленового листа, трепетавшего за окном. Осень, скоро зима. Листья желтые над городом кружатся – мурлыкалось само собой.
Говорливый и торопливый Савичев вёл себя нынче как-то странно. В развороте плеч появилась осанистость, жесты стали властными, глаза светились жестким блеском. Уже одно то, как долго он нынче не раскрывал рта, говорило о многом. Пристальный взгляд главного оформителя общежития по очереди останавливался на каждом из присутствующих. Так-так, что-то Олежек наш удумал – я поёрзал в кресле, устраиваясь поудобней в ожидании представления: он ведь у нас генератор идей.
И Савичев выдал:
- А я за демократию, но до конца. Вот почему в кресле председателя сидишь ты, а не я? Только потому, что тебя, партийного, рекомендовал деканат. А вот если мы соберём собрание и без рекомендаций поставим на голосование – кого выберут тогда?
Это заявление было встречено негромким, но нервным смешком.
Калякин картинно развёл руками:
- Я, братцы, тоже хочу в председатели.
Внезапно несущий культуру в массы Володя Хренов встрепенулся и сдёрнул с носа очки – этот жест означал у него сильное душевное волнение.
- Вы зря смеётесь! Своевременная ротация руководителей даже партией рекомендуется.
- А кто эту своевременность определяет? – строго спросил комиссар Подкорытов - его, рекомендованного комсомолом, этот вопрос задевал за живое.
- Конечно, народ…., - подсказал Савичев, которого уже понесло, не остановишь.
А я сидел, слушал, улыбался и время от времени кивал головой. Когда молчать стало невмоготу, сказал:

[santehlit]

- А я думал, что мы команда с могучим «мы» вместо однобоко выпяченного «я».
Все уставились на меня, а Черников ехидно улыбнулся:
- Правда? Ну-ка, ну-ка, любопытно послушать.
- До нас в общежитии был председатель, а весь студсовет статистами при нём. Теперь я только веду заседания, имея такой же решающий голос, как и каждый из вас. Всё принимаем общим голосованием. Или кто-то всё-таки считает себя человеком моей свиты? А? Или кому-то охота поиграться в демократию? Так этих любителей я спрошу – всего достигли? больше делать нечего? Как насчёт конференции с избирателями? Предлагаю такую: «О совершенствовании работы культурно-массовой комиссии общежития. Что посоветуете проводить?» Как считаете? Все согласны? Серёга, запиши в протокол. Володя, когда тебе удобно? Олег, изладь объявление. А я возьму на контроль.
Примерно вот так давил бунты честолюбивых соратников.
В бабье лето бывает – лишь только тучами затянет небо, день сереет, веет прохладой, зябнут и ежатся те, кто польстился на призрачное тепло и оделся легко. Собирался в общаге, светило ласкалось, а вышел – бац! – облако наплыло, и стало мне в безрукавой рубашонке весьма дискомфортно. Топал в большой профком, а настроение тут же пришло в гармонию с природой. Гильфанов сказал, что меня там хотят, а что за надобность не открыл - то ли сам не знал, то ли не пожелал сказать. А я теперь шёл, ёжился и ворчал – вот кому-то совсем делать нечего.
В штабе студенческой школы коммунизма ждал меня заместитель председателя по жилищно-бытовым вопросам Александр Синицын. Может быть, в легкомысленной рубашонке с пистолетами, пальмами, и девицами в бикини не стоило появляться пред светлые очи высокого начальства. Ну, да уж Бог с ним - стерпит. Нет, не стерпел - уже ворчит.
- Долго топаем.
- Так я же студент – общественные дела в свободное время.
- Кому уши трёшь: знаю я вас дэпэашников – ни хрена не учите и всегда сдаёте.
И гордый своей проницательностью, хитро сощурился.
Вот и ходи к таким! Да я ни чуточки не оскорбился – весь институт завидует нам. А почему - потом расскажу. Но раз уж так начал, пеняй на себя – я панибратски:
- Ну, что стряслось?
Синицын пригласил меня жестом присесть.
- Вот что я тебе скажу, дорогой, - голос заместителя председателя зазвучал ласково, доверительно, прищуренные глаза раскрылись во весь калибр и оказались умными, проницательными. – Пришло из обкома комсомола положение о смотре-конкурсе студенческих общежитий. Мы посоветовались и решили, выдвинуть вас от нашего студгородка. Как, потяните?
Ну, выставили, выставили – нас не спросили. Да и не спросят – можно информацию считать приказом. Но раз он такой елейный пока, нельзя ли что-нибудь выпросить под шумок. Я задумался – может, сам предложит?
- И вот какое у меня к вам предложение. Пишите бумагу, что надо для полной победы, и сколько это будет стоить. А мы постараемся и чем сможем, поможем.
- Непременно напишем.
В самом деле, если уж такая фортуна легла – грех не воспользоваться.
- Но будьте разумны и по каждому пунктику: что, для чего и почём – себе и нам трудностей не создавайте, а просите разумное в разумных пределах.
- А вот в Китае буддисты верят: преодоление трудностей – одно из наивысших наслаждений жизни.
- Да ну тебя, - Синицын махнул рукой, - китаец выискался.
А меж студсоветчиками разгорелся долгий, утомительный спор о том, как распорядиться обещанными средствами - каждый старался урвать кусок пожирнее на нужды своей комиссии. Не осталась равнодушной и Г. К. Гончарова, хотя какое её комендантского ума дело – деньги-то профсоюзные. С ребятами она не спорила - мелюзга, и сразу же взялась за меня:

[santehlit]

- И что ты думаешь?
Пожал плечами – как народ решит.
- Ага – ругаются они, а не решают. Какой-то ты не такой, - посетовала Гончарова, - не настоящий председатель. Сказал бы своё веское слово, топнул ногой….
Я вдруг сконфуженно подумал – это ведь она не для себя старается. Женщины, когда любят, несравненно лучше мужчин – преданнее, искренне, самоотверженнее. Но никто не обещал им за это хорошей жизни….
- Да-да, непременно, - пообещал, но вмешиваться так и не стал, а пошёл в свою комнату, рухнул в постель, не раздеваясь, и тут же уснул. Спать я теперь полюбил ужасно и даже днём не упускал для этой страсти свободной минуты.
Первое, что увидел, открыв глаза, розовое закатное небо за стеклом балконной двери. Понька лежал на своей тоже нерасправленной кровати и читал.
- Ты чего порядок нарушаешь?
- А сам?
Я потянулся, ощущая блаженную ломоту в суставах. Сладко зевнул. Всё, баста – начинаю новую жизнь! (Такое случалось со мной иногда). Хватит плыть щепкой по реке жизни, пора брать судьбу за рога. Не зря говорят: «Жизнь у человека такая, каков он сам. Если жестокий человек – она жестокая. Если боязливый – она страшная. Если кислый – она печальная. А у веселого – жизнь весёлая».
- Серый, пойдём в кабак – пельменей пожрём. Ивана прихватим, Кмитеца позовём.
- А ты разве к Галине не идёшь – сегодня ж у вас сексуальный день.
- К чёрту! Напиться хочу, влюбиться хочу…. Молоденькую я хочу, Поня.
К вечеру идиллический закат внезапно ретировался, вытесненный холодным ветром и быстро сгущающимся мраком. Небо посуровело, брызнуло мелким дождиком, грозившим не угомониться до утра. Уже подмокшие изрядно со второй попытки нашли свободные места в ресторане гостиницы «Турист». Столик на четверых – выпили, закусили, огляделись. Две компании гуляют, несколько пар – свободных девочек не видать. Только Иванов не унывал:
- Некого драть – будем драться: что за пьянка без веселья.
И ведь накликал, гад!
Вобщем, пришлось нам из «Туриста» этого уносить ноги со всей возможной поспешностью – похоже, даже не рассчитавшись: по крайней мере, за себя помню, что не платил точно. На весь большущий зал всего-то было две компании, и надо же, не усидели – на чём-то сцепились и подрались. Вот русский характер!
Мужики дрались, бабы визжали, а мы сидели, любовались и комментировали, делая ставки. Потом подъехали менты, стали хватать кого не попадя, и пора было ретироваться. Всё бы ничего, но, пробиваясь к выходу, Кмитец кому-то в морду сунул. Этот кто-то был не простой…..
На следующий день Вилор притопал:
- Приходил участковый, ищет парня, похожего на третьекурсника Курочкина из 416-ой. У него фоторобот на листке.
- И что калякал?
- Вчера в «Туристе» этот парень, похожий на Курочкина, поставил фингал самому Ившину….
- Кто это?
- Да ты чё?! Чемпион Европы по дзюдо, авторитет городской. С такими людьми….
- А кто дрался-то не сказал?
- АТешники, кто же ещё – они давно «Турист» под себя подминают. А тут спортсмены…. И схлестнулись.
- И что участковый?

[santehlit]

- Да что участковый? Сказал, что дело в ментуре заводить не стали – трактористы покаялись, извинились, проставились, наверное, и дело замяли. Ещё сказали, того, кто фингал Ившину засандалил, искать надо среди ДПАшников – кого-то признали.
Я поёжился от холодка, пробежавшего по спине – вот когда слава-то некстати. А Поня завидовал:
- Ты стал как Черчилль популярен – с тобой весь институт здоровается.
На другой день в общаге появился филер – в спортивной обувке и одёжке, подстриженный под «полубокс», а в руках газета «Советский спорт», между страницами которой таился известный фоторобот. Он сидел на диванчике рядом с вахтёром и озирал цепким взглядом всех входящих и выходящих - Кмитеца пас.
Надо было выручать товарища.
Вовчика спрятали в восьмой общаге, у аэмщиков, в комнате Понькиного друга и земляка Андрея Зязева. После занятий собирались здесь все участники злополучного застолья, кормили Кмитеца холодным жоревом на пластиковых тарелочках из студенческой столовой комплексных обедов и снабжали неутешительными вестями – спортсмены блокаду общаги не снимали. День ото дня подпольщик мрачнел, грозился бросить учёбу и уехать в свой город Свободный, пока цел и на свободе. Напряжение нарастало.
Тут меня вызвали в обком комсомола.
По тому самому смотру-конкурсу в кабинете второго секретаря Соловьёва Вадима собрались все председатели студсоветов заявленных общежитий. Мы же и стали членами жюри – Вадим его председателем. Разработали график посещений (проверок?), критерии и шкалу оценок. Когда обсудили все организационные вопросы и потопали к выходу, я задержался.
- Можно по личному вопросу?
- Валяй.
Выслушав, Соловьёв удивился:
- Ившин? Олег?
Плечами пожал – может и Олег, я почём знаю.
- Ладно, поговорю с ним - телефончик оставь.
Вечером, позвонив вахтёру, вызвал меня
- Всё в порядке. Топайте сейчас в «Турист» и ничего не бойтесь.
Сказать, что не боялись – покривить душой, но потопали. Сели за свободный столик, заказали графинчик водки, выпили для храбрости. Я поучаю:
- Если будет звать куда – не ходи. Сиди и не дёргайся – говорить буду я: за нами обком комсомола, пусть попробует побуянить. Сам он тебя за руку схватил, ну и получил. Вобщем, посмотрим….
Но, ни водка, ни заступничество комсомола не вытравили из души привкуса обречённости – мы ощущали себя камикадзе. Memento Mori, гласила ситуация. Сидели, терзались, насилу дождались.
Чемпион Европы по дзюдо с шеей греко-римского борца и убывающим синяком, где положено, был спокоен, даже улыбнулся:
- Что же мне с вами делать? К барьеру вызвать? На ковёр? Может, харакири себе сами сделаете, и дело замнём?
А нам было куда как не смешно. Провалиться бы под землю и навсегда там остаться, но живыми и здоровыми – вот о чём думалось в ту минуту.
Потом он смахнул с лица милость и стал суров – щёлкнул Кмитеца пальцем по носу:
- А ты, шпендик, будешь хвастать, что самому Ившину засинячил?
Кмитец смолчал и правильно сделал. Мне стала понятной ситуация – мы явились, мы молчим, мы не ползаем на коленях. Мы мириться пришли, а не просить прощения. Чемпион растерялся – этого он не ожидал и не знал, как закончить рандеву, не теряя лица. Потом собрался и с металлом в голосе заявил: