Клуб любителей прозы в жанре "нон-фикшен" ⇐ Общелитературный раздел

[santehlit]

И тут мне Савичев рассказал, что не случайно на Осеннем Балу оказались они с Восточной Красавицей за нашим столиком – Черников их направил, снабдив билетами (где достал?). Олегу была задача поставлена нейтрализовать Татьяну, а Аля должна охмурить меня с последующим шантажом о беременности. И я ведь повёлся - всерьёз собирался вернуться на Ханку.
Всё в рассказе Савичева выглядело правдоподобно и складно – как не поверить? Возмутило - вот вша лагерная, ничем не брезгует: давно, видать, открыл охоту на председателя, то бишь меня. Видя смятение чувств на моём лице, кандидат на пост главы тайной канцелярии тут же предложил:
- Могу засвидетельствовать на любом уровне.
- И что он вам обещал?
- Меня вселить, бабайку не выселять.
- А теперь ты его сдаёшь и просишь место в общежитии?
- Место в студсовете – койку мне комендант обещала.
- Мне нужны организаторы, а не фискалы.
Савичев схватился за лоб рукой.
- Выгоним Черникова – меня назначишь председателем быткомиссии.
- Слаб ты, приятель, для этой должности. Да и жалко лишать студсовет такого катализатора – он ведь дыры на месте трёт.
- Жалко? Смотри, когда-нибудь он и тебя протрёт.
- Может быть, но сейчас пользы от него гораздо больше, чем опасности. Пусть работает.
- А как же я?
Пожал плечами:
- Гестапо мне в общагу не надо.
И тут Олега осенило:
- Я буду её оформлять.
Неизвестно, какая сила – Бог, дьявол или нечто из небытия свела нас с Савичевым в коридоре и родила оформительскую комиссию общежития № 2. Отказаться от его предложения было бы идиотизмом, но я спросил:
- Ты художник-дизайнер?
- Я тот, кто тебе нужен – организатор дела: таланты сыщем.
Два конца связались в нить – будем оформлять стенд о жизни студентов в общежитии и на планшетах запишем всё, что хотим. А потом ищи-свищи ветра в поле: кто придумал, кто нацарапал - есть и будем руководствоваться.
- Ладно. Принято. Таким годишься, но про интриги забудь насовсем – ты будешь председателем оформительской комиссии, а не агентом Черникова или моим. Идём к Гончаровой. In God we trust!
- Что такое Бог? – спросил Понедельник после того, как я рассказал ему про Савичева и чем он нам может пригодиться. – Всего лишь случайность, которая нарушает планы.
- Или корректирует.
Но Серый упрямился:
- Не проще ли утащить его к Захезину и рассказать всю правду про Черникова?
Я рассердился:
- Слушай ты, борец за справедливость, тебя послушать – всех надо на фиг гнать. Кто будет работать?
- Как ты можешь, - ворчал, не сдаваясь, комиссар, - улыбаться и пожимать руку тем, кто строит козни и ждёт не дождётся твоего падения?
- Вот именно – не дождётся, а называется это политика. Жизнь, брат, вообще искусство компромиссов - надо уметь договариваться и с врагами, иначе незачем браться жить.

[santehlit]

- Откуда это у тебя?
Я и сам поражался талантам, какие во мне открывались вдруг. Может прав полковник Незнамов – в МГИМО мне надо. Но прочь самомнение - мешает трезво мыслить. А подумать было о чём. И мысли всё такие – хоть на луну вой. Савичев с Черниковым столковались однажды – кто даст гарантию, что не снюхаются ещё раз. Выходит, я своими руками креплю и множу стан врагов? Понька не зря паникует. Но больно уж идея интересная с оформительской комиссией – как тут не клюнуть? И Галина влёт поддержала – тут же отвела комнату в подвале под мастерскую оформителей, и материалы пообещала, и деньги в подотчёт.
Поне сказал:
- В студсовете, как в любом обществе, должно быть равновесие сил. Если мы подомнём тёмные, он станет светлым, но не работающим. Хоть это-то ясно?
- Ты не боишься, что борьба с интригами поглотит все твои силы и время?
- А и я не собирался работать за весь студсовет. Моя задача, сделать так, чтобы он крутился, как вечный двигатель – без нажима и критики, а коль и сознательности нет, пусть движителем будут амбиции, пусть каждый из кожи лезет вон, мечтая стать его председателем. Главное, чтобы повозка катилась в нужную сторону, а не как у Крылова – когда лебедь щуку раком. Разве ты не замечал, брат, что у многих, желающих сделать карьеру, напрочь отсутствует всякая охота к самостоятельным поступкам. Их кредо – угодить начальству. А когда приказа нет, они со спокойной совестью теряют счёт времени и могут с интересом глубоким часами рассматривать, как по небу плывут облака или по земле ползёт гусеница, считая это занятие верхом философских изысканий. Вот как раз Черников с Савичевым не такие – их кредо: через тернии к звёздам. Сильно сказано про козлов? Пусть козлы, но бодливые – ни мне, ни тебе не дадут покоя.
Ремарка про бодливых козлов пришлась Поне по нраву. А я итоги подводил – итак, последующие действия более или менее определились. Пока Черников с Савичевым столкуются, мы получим на планшетах свод законов, определяющих правила игры власть имущих со студентами, проживающими в общежитии. Больно уж мне хотелось узаконить…. нет, не пьянство, а культурное распитие спиртных напитков. Ну, скажем, по поводу дня рождения. Ведь все мы (власть имущие) твердим, что общежитие – это дом студента, всё здесь ради него и для него. Так почему же они (студенты) должны транжириться в кабаках или запираться в комнате, доходя до кондиции? (а вот её и не надо). Но ведь не напишешь – разрешается пить. Однако подобно большинству чудесных измышлений ума из глубин народного творчества появилось такое – что не запрещено, то дозволено. Вот на это я уповал, относя в графу на планшете «запрещено» студенту, проживающему в общежитии: курение в комнатах и коридоре, шум и приём гостей после 23-00, неряшливый быт…. Ни слова о выпивке.
О ней мы говорили и на студсовете. Что удивительно – с Понькой остались в меньшинстве. Даже приятель мой и всегдашний сторонник Вилор Кошурников твёрдо заявил:
- Ежели угодно знать мнение оберегателя порядка – то я считаю, что всё зло на Руси от водки. Отродясь её не пил и другим не позволю.
- Ну, это ты, брат, лишка загнул.
Приходилось признать, что идея терпела поражение. И Черников не преминул воспользоваться ситуацией – сказал, будто оказывал мне поддержку:
- Да какие проблемы? Собрались накрыть стол? Пусть предупредят старосту этажа, а тот проследит, чтобы без последствий….
Все посчитали это разумным и согласились. Мне же и в этом виделось ущемление прав и свобод.
Черников читал законы и правила, определяющие жизнь студентов, которые витиеватой вязью, словно древние манускрипты, планшетами украсили главный стенд общежития, понимал их значение и стучал Гончаровой о зреющем заговоре и готовящемся перевороте - захвате власти студсоветом. Напрасно старался – заласканная в постели Галина цвела, а мои реформы считала блажью капитана, правящим судном в океане на её ладошке.

[santehlit]

Между тем, стенд у парадной лестницы на втором этаже был закончен и получился на славу – из алюминиевых трубок и полированных столешниц в виде восходящего солнца с лучами. На изразцовых планшетах были обнародованы законы и правила проживания студентов в общежитии, состав студсовета, права его и обязанности, и ещё куча всякой необходимой информации. Савичев даже ящик повесил для анонимок. Когда я приказал его убрать, он поднял вопрос на студсовете и отстоял его, хотя переместил на доску объявлений, которая висела на лестничной площадке между этажами. Всем стенд нравился и мне тоже.
Меня вообще все затеи Савичева приводили в восторг. Например, стенд на стене у чёрной лестницы второго этажа (где курилка) был посвящён женскому целомудрию и открывался классическим портретом красавицы, похожей на Мону Лизу с достойным эпиграфом – «Мудрость женщины воспитывает порядочность мужчины».
- Матрёшки с сосками-папиросками! – бушевала Гончарова, заразившись у стенда позитивом и спустившись к девчонкам в курилку на лестничную площадку. – Ну, дождётесь себе женихов!
Я бы не так сказал, но лучше не стоит.
Отшлёпать невесту по мягкому месту…. О чём это я? Ах, да – сам для себя принял обет безбрачия до защиты диплома. Так что…. но ностальгия даёт себя знать. Живёшь на свете в полной уверенности, что ты царь и повелитель собственной вселенной, да так оно, вобщем, и есть. Но твою разумную и упорядоченную вселенную от хаоса отделяют всего какие-то два шага и всего одно слово. Стоит сказать какой-нибудь матрёшке – ну, так, ради смеха – я вас люблю, и всё: закрутилась жизнь, завертелась и рухнула. Только что ты был хозяином своей судьбы, исследователем тайн науки, сторонником здорового образа жизни и патриотом своей страны, вынашивал честолюбивые планы на будущее и твёрдо знал, что на следующий год ты будешь учиться на третьем курсе. А тут и обрушился на тебя хаос в виде курносой свиристелки (жаргон Гончаровой), коснулся обжигающим дыханием, сказал «милый, я на веки твоя», и рухнул мир грёз и иллюзий – ты в комнатных тапочках на босу ногу шаркаешь с мусорным ведром к мусорному баку. Ради чего? Ради семи минут безумной страсти? О, Боже, за что ты лишаешь нас рассудка? Объяснение могло быть только одно – природа, брат, всегда возьмёт своё. Если не любовь, то чувство отцовства нас бросит под ноги этим матрешкам.
Вот такие одолевали мысли при виде женщины, похожей на Мону Лизу и её девиза. Хотелось крикнуть – эй вы, курицы, кто хочет воспитать во мне порядочность?
Эх, жизнь кошачья!
Савичев как-то быстро ввинтился в студсовет, и так у него шустро дело пошло с оформлением, что в оформительской комнате временами было просто не протолкнуться от работающих, советующих, сочувствующих и любопытных. А Олег просто совковой лопатой грёб авторитет на факультете. Такой стал популярный везде и всюду, прямо слёзы душили. Однажды шёл в общагу с городскими друзьями и пивом, а новый вахтёр на вахте:
- Молодые люди вы куда?
- Они со мной.
- А ты-то кто?
Олег сдвинул к переносице белёсые брови:
- Я же Савичев, мать перемать…. Сидишь? Сиди и не чирикай.
Было такое. И ещё умеренные шалости с подотчётными средствами, но и это Гончарова не считала большим грехом – поворчав, покрывала недостачу. Короче, крепко сел Олег на крючок апломба власти.
Я понятно выражаюсь?

[santehlit]

Это когда человек, то ли соответствующий своему месту, то ли нет, готов всё отдать на свете, чтобы на нём удержаться. Поняв это, я успокоился – в ближайшее время Савичев, как интриган, опасности не представляет, а дело делает, и красный ему флаг.
На заседания студсовета заходил всегда последним с таким приветствием:
- У разрытой могилы собрались некрофилы. Монтана!
Причём здесь американский штат? Но я не реагировал на его выходки:
- Итак, начинаем….
В студсовете не было партий или фракций – каждый ратовал сам за себя, за свои принципы и убеждения. Пятерых уже знаете. Кронпринцем спортивного дела был Борька Калякин – извечный мой критик, но не потому, что не нравилась ему моя личина или политика, или другое. Дело всё в том, что Бориска был капитаном футбольной команды второго курса, претендовавшей на лидерство в общаге и на факультете, но мы их били. Мы - это Понька, его друганы с третьего курса и я, второкурсник. Вот эту спортивную измену Калякин мне никак простить не мог. Стоило мне только открыть рот на студсовете, тут же Борька:
- А я против….
Впрочем, утрирую, конечно, но где-то так.
Софья Романова направляла нам культурно-массовую работу – культпоходы, танцульки, встречи и беседы с выдающимися людьми. Когда её пригласили на ту же должность в профсоюз факультета, она попыталась миниатюрной попкой усидеть на двух табуретах. Да где там! Савичев её мигом съел – протащил в студсовет Володьку Хренова, своего приятеля, сокурсника и сожителя по комнате, хоть мы с комиссаром и были против. Но пока мы уговаривали разобиженную Соню, пока знакомились с её протеже, Савичев такой стенд забабахал на культурномассовую тему, что на третий этаж (где он был повешен) толпами ходили студенты и преподаватели с факультета. А Хренов экскурсии проводил, тыча указкой по планшетам:
- Это «Битлз» на концерте в Нью-Йорке. Вот Джон Леннон, вот Ринга Стар…. Уникальная фотография!
Так убедительно, будто сам их снимал. И вскоре стал председателем культурно-массовой комиссии общежития № 2.
Чудней всего было то, что в этом составе студсовет стал совершенно непредсказуем – имею в виду его решения. Что бы мы с Понькой не напридумали-предложили, тут же критика, свои версии. В итоге получали выработанные решения, а не какую-то статистическую байду по принципу – председатель сказал, все руки подняли. Не осталось девушек в студсовете, одни мужики – все как на подбор до власти и дела жадные. Канул в Лету былой принцип – что тебе велено, то и делай, под ногами не мельтеши. Денег надо? На меня не ехали – Калякин, например, за средствами для спортивных призов шёл в комнату общественных организаций и брал за грудки нового председателя студенческого профсоюза Рафаила Гильфанова (Севрюков уехал в Москву спасать дочку).
- Где у вас Агарков? – удивлялся тот. – Он работает или числится председателем?
Глупец! Студсовет, которому не надо переставлять ноги, это и есть моя работа.
Были ли у нас корпоративные застолья? Увы, нет – спиртным дружбу мы не крепили. Иногда Гончарова к себе приглашала, но не весь студсовет, а известную троицу. Олега Савичева один раз. Но тот быстро напился и полез к хозяйке с поцелуями – почему-то решил, что с ней это запросто, для того, мол, и приглашён. С того вечера больше не удостаивался.
У Черникова первенец родился – Александр стол накрыл, весь студсовет пригласил и быткомиссию. Всего должно было собраться человек пятнадцать, а пришёл я один. Даже Понька, подлый трус, не приехал из своего Копейска, а обещался.

[santehlit]

Взглянул на стол, уставленный яствами, и желудок мой затрепетал сладострастными спазмами, а во рту открылась неостановимая течь. Такая пьянка, блин, срывается! Однако ничего страшного не произошло - Саня обиду проглотил, стал поить меня и кормить. Выпили за новорожденного, за роженицу, за молодого папашу….
– За встречу двух интересных людей, которые нашли друг друга, как пуля дырку, за нас с тобой, – сказал Черников. – Давай-давай…. и огурчик вдогонку…. Сейчас еще по одной – как говорится, между пятой и шестой перерывчик небольшой. Ты закусывай, закусывай….
Совсем напряжение спало – тепло стало, легко дышать. А потом и чувства оттаяли – хозяин заявил, что нам пора познакомиться ближе. Познакомиться ближе вполне удалось. И многие мысли его стали понятны – цель ничто, движение всё. Действительно – трудоголик. Потом он набрался.
- Я с тобой сейчас без лажи буду говорить, без пацанства, а по чистоте. Вот ты кто, моряк?
- Моряк, - кивнул и отхлебнул из рюмки.
- Ты моряк и гордишься этим. У вас если и дрались на корабле, то только до первой крови. Верно? А знаешь, на зоне молотятся до полной отключки, а то, и утопить могут в параше. Параша вся тамошняя жизнь: четыреста уродов, харкая туберкулёзом, строили город-солнце - Северо-запад долбанный. На нарах я понял, - он яростно ударил кулаком в свою грудь, - если я, быдло, хочу прорваться из скотского стойла в светскую жизнь, мне придется своей башкой много заборов протаранить. Я, Анатолий, заборов вообще не признаю. Куда мне надо, туда и пру. Вот ты партийный, ты в шоколаде – судьба сама тебе всё несёт на блюдечке с голубой каёмочкой. Но не вставай мне поперёк дороги – урою, глазом не сморгну. И ничего личного, всё по Дарвину – либо ты меня, либо я.
Страстная речь судимого эволюциониста не произвела на меня должного впечатления:
- Всегда я тебя, Шурик – ты с этим смирись.
Он помотал головой, наверное, давя желание немедля вцепиться в мою глотку. Выпил, закурил и поменял резко тему разговора - захотел вдруг проституток пригласить:
- Сейчас позвоним моим друзьям, и всё будет в ажуре – целый табун….
От внезапно открывшихся перспектив просветлел лицом и душой, простив Черникову наскок.
- Я человек простой и грешный – если ты платишь, конечно, потрахаюсь. А что до Бога, который всё видит – он простит, он за любовь прощает всё.
Простит ли жена, думал я, глядя на захмелевшего папашку. Нет, я не вынашивал коварного плана, просто плыл по воле волн, а челном правил здешний хозяин. Но зря я посчитал пьяного Шурика идиотом. Он спохватился:
- Да здравствует Димка-невидимка! Давай ещё выпьем за моего сына.
Эта рюмка его свалила и лишила студенческое общежитие табуна оплаченных проституток. Ну, почему мир устроен так несправедливо? Классным мог оказаться перепихон. Сожалея об этом, закинул ноги отрубившегося хозяина на семейный диван, налил в рюмку водки, выпил, закусил сыром с дыркой и, закрыв дверь на замок английский, почапал к себе с дебильным выражением на мордалитете.
Эх, сколько осталось невыпитого да несъеденного! Амбиции у товарищей. А Черников гнида, но работящая!
Однажды Галина сообщила, что муж её бывший навещал – не добившись взаимности, пообещал, меня подстеречь и ухайдакать.
- В самом деле? Шибко здоровый?
- Нет, но очень злой – может с ножом или топором….
Да-а, перспектива. За комендантом осталась комната в общежитии – может, туда свидания перенести, чтоб не шляться по ночному городу. Было б здорово! Но я подумал, а она промолчала, только сказала:
- Боюсь я за тебя, Палундра. Очень боюсь.

[santehlit]

Ну, успокоила. Что в такой ситуации предпринять? Ходить как прежде – пусть будет, что будет, или упреждающие действия предпринять? При имеющихся условиях задача решения не имела. Какие к чёрту превентивные действия? Задрать голову и выть на луну – больше ничего не оставалось.
Бросить Галину – ну её к черту! Давно уж подумывал, честно говоря. А теперь получается, что испугался. Блин, ну, зацепила – податься некуда! Взять у неё адресок бывшего благоверного, подловить, накостылять, чтоб сомнения разрешить. Зависла тема….
А потом случился переполох. Галина позвонила на вахту поздним вечером в неурочный день. Плача сообщила в трубку:
- Палундра, он меня избил.
Я сорвался в буранную ночь.
Гончарова, проплакавшись, призадумалась и опять позвонила. Сначала, по заведённой привычке решать конфликтные ситуации, позвала к телефону председателя быткомиссии, да он и жил поближе – на втором этаже. Черников выслушал, пообещал помочь и сам позвонил куда-то. Неуспокоившаяся Гончарова позвонила снова и вызвала Поню к аппарату – тот, всё уяснив, поднял Кошурникова, и ещё с двумя окошниками-самбистами вчетвером ринулись по моим заметенным следам.
Я шёл сквозь буран, стиснув зубы, жалея, что не додумался вызвать такси. Теперь мне казалось, что задача имеет решение, причём не такое уж сложное. Можно сказать, единственно возможное. Если сейчас не встречу гада, возьму его адрес у Галины и отметелю прям на квартире. Пусть попробует не дать! Так и скажу – либо адрес бывшего благоверного, либо ноги моей больше не будет. Итак, что делать, решено.
Меня окликнул у подъездной двери мужик, притаившийся за тополем во дворе.
А-а, вот ты где, гад! Ну, погнали наши городских.
Рука его за отворотом пальто ничуть не смутила, а подстегнула к стремительным действиям – я пнул его в пах, что было силы, и врезал в лицо. Он упал и выронил из-за пазухи кухонный топорик для разделки мяса.
Ах, вот ты, гад, с чем! Получай! Получай!
Он катался колобком от моих пинков. А потом вскочил и задал стрекоча, когда я отвлекся, подбирая выпавшее орудие несостоявшегося нападения. Пыл мой от вида его спины ничуточки не угас – гнался за ним глухими дворами, как Чингачгук за трусливым гуроном, размахивая кухонным томагавком. До самого проспекта бежал и не догнал – тип успел заскочить в уходящий троллейбус.
Вернулся и сразу заметил напротив подъездной двери незасыпанный ещё снегом круг свежебитого стекла. Откуда?
Ребята потом рассказали. Меня не догнав, мялись у входа, уговаривая Поньку позвонить в квартиру. Тут машина, из неё четверо, вышли и врукопашную. Да не свезло бедолагам – нарвались на самбистов. Те их помяли и машину побили.
Такие дела.

8

Маркин, освобождённый секретарь комсомольской организации факультета этим летом решил стать командиром ССО (студенческий строительный отряд). Настоящих студентов в нём было пятеро – мы с Понькой, Иванов с Кмитецем (это прозвище Вова Курочкин получил от героя польского фильма «Потоп» Анжея Кмицеца), да ещё один паренёк с механико-технологического факультета, вызвавшийся быть сварщиком. Остальные – приятели Маркина: инженеры с заводов, преподаватели института и прочие, до калыма охочие. Уезжая первым (ещё до сессии) наш командир (и секретарь) накрыл стол у Иванова в комнате.
- Выпьем за трудовое лето! Обещаю – скучно не будет.

[santehlit]

Сказал истинную правду – не лето, какой-то кошмар.
Разместились мы (отряд) в двух вагончиках на окраине села Байрамгулово в двадцати шагах от столовой – такой же теплушки без колёс со всеми БАМовскими неудобствами. Рабочий день начали с неё, а заканчивали под звездами. И это было только начало.
На второй день (да-да, уже на второй, потому что работали споро) выгнали сварщика. А дело вот в чем. Он приварил к закладным на фундаменте пятиметровую стальную конструкцию, и надо было на неё влезть и прихватить опускаемую краном балку. Опора качалась – сварщик боялся. Маркин:
- Либо лезь, мать твою так, либо собирай манатки и дуй домой.
Мтэшник не заставил себя уговаривать и тут же смотался. А вечером состоялся разговор по душам.
- Что скажите, целки мои? – Маркин обращался к нам, четверым оставшимся студентам. – Работать будем или как?
- А «или как» это как? – поинтересовался Иванов.
Но Анатолий вспомнил свои права и брови нахмурил:
- Вопросы здесь задаю я.
Впрочем, это был не допрос и даже не наезд. Это был вопрос денег – работы невпроворот, приглашать кого-то, значит уменьшить долю. Те, что не студенты, меж собой решили трудиться круглые сутки, урывая время для сна кому когда где придётся. Нас считали слабым звеном – если добровольно не уйдём, то либо трудимся вместе со всеми, либо получаем вполовину меньше. Вот так Маркин ставил вопрос. Мы остались, несогласные на половину. А время с тех пор проделало одну из своих излюбленнейших метаморфоз – взяло и остановилось (а может, вскачь понеслось?) – мы перестали отличать дни и ночи. Вроде бы только что позавтракали, а уже закат на горизонте. Трудились, а в домах то зажигались окна, то гасли – мир окружающий жил по законам природы, а мы суетились велением непонятной и безжалостной силы, скрутившей души в какой-то нерводробительный жгут. Когда один день похож на другой, жизнь обладает смыслом и логикой. А когда смешались дни и ночи в однообразную карусель, где тут смысл, и какая в том логика? Так чья-то воля захотела, почему – не наше дело. Вкалывай, брат!
Уже на пятые сутки ударной вахты почувствовал, что начинаю впадать в отчаяние и задавать самому себе бессмысленный вопрос, звучавший ещё с библейских времён. Господи, за что мне такое испытание? Оно выше моих сил - я не выдержу! А ведь не спали все десять человек, яростно сопротивляясь сну и усталости. Не знаю, как прочих, меня до головной боли измучила привязавшаяся колыбельная песенка: «Спят все звери на земле - кто в берлоге, кто в дупле…», просто наваждение какое-то. «Стоя спит, не лёг в постель жура-жура-журавель….» - ну, ясный перец, про меня несчастного, прикорнувшего стоя в обнимку с лопатой. Кто написал? Где прочитал или подслушал? Просто всплыла из глубин памяти – и никакого покоя серому веществу.
Однажды утром возникло странное ощущение - сегодня что-то произойдет. Не может нервное напряжение нарастать вечно – всему когда-то бывает предел. Сколько можно выгибать шею и всматриваться в небеса – где та грозовая туча, от которой воздух насыщен электричеством, перекатываются за горизонтом булыжники грома, а бури всё нет и нет? Уж скорей бы. Как истинный самурай живет в непрестанной готовности к внезапной смерти, так и я был в ту пору готов к чему угодно – лишь бы, наконец, что-нибудь произошло, потому что потом сразу станет легче. В это я верил, и в то, что жить так больше невозможно – либо нервы лопнут, либо рассудок тронется.
Шёл из столовой на объект, и вдруг шум обычный - гул бульдозера, планирующего площадку, треск и чихание какого-то драндулета за забором, шорохи собственных шагов - отлетел куда-то, будто тишина вечности пала с небес. Я остановился, пытаясь понять, что случилось, отчего и куда слух пропал? Потом вдруг и солнце начало стремительно меркнуть, небо потемнело, а облака стали похожими на черные дыры. Это конец света, удовлетворенно подумал я. Допрыгались, гады (о тех, кто меня так измучил)! Ну, теперь вы за всё ответите. Замер, ощущая нутром, как песочные часы жизни земной роняют последние крупицы.

[santehlit]

Тут ребята подходят:
- Ты чего тормознулся? Забыл куда шлёпать?
До сего момента я крепился, старался держаться мужчиной, чувствующим приближение конца света, а теперь побледнел, задрожал. Возвращение к жизни, на которой уже поставил крест, — процесс не менее мучительный, чем расставание с ней.
- Сегодня день рождения Иоанна Предтечи, - растерянно пролепетал с идиотской улыбкой.
- Голос с небес?
- Повариха сказала.
Они не смеялись – сами-то тоже на излёте. Об этом свидетельствовали покрасневшие веки и тёмные круги под глазами. Подкорытов хромал, повредив щиколотку упавшим кирпичом. У Кмитеца распухло и туго перевязано бинтом натруженное запястье. И всё-таки они работали. И мне надо терпеть.
Третий час ночи, в окрестности ни души, горит фонарь на площадке. Поставив ведра с цементом, посмотрел вправо, влево, вверх. Увидел, что луна пытается подглядеть за полоумными строителями сквозь неплотные тучи, да всё никак не пробьётся, и небо от этого серое, похожее на мраморное надгробье.
Иванов швырял лопатой песок во вращающуюся утробу бетономешалки, прозванную Дорой за развёрзнутое к небу жерло. Понька закидывал щебень. Кмитец лил воду из шланга. Нужен цемент - я поднял ведра….
Всё, забили Дору подзавязку. Пока она перемешивает составляющие в бетон, минут 10-15 спим, где пришлось. Потом кто-то просыпается первым – ну, скажем, Иванов, который, в обнимку с лопатой стоя, качался в челне Гипноса и, не удержавшись, рухнул за борт (попросту упал) и разбудил остальных. Берёмся за носилки.
Песня про журавля, который спит стоя на одной ноге, оставила мой воспалённый мозг, когда я поменял совковую лопату на вёдра с цементом. Привязалась другая, из кинофильма «Гусарская баллада»: «Спи моя Светлана, спи, как я спала…»
Интересно, как спала кукла гусара-девицы – на спине, на боку или вверх ногами, брошенная в коробку? Ритм был удобный, в самый раз для физического труда в полуобморочном состоянии, когда голова погружена в дрёму, а руки с ногами, знай себе, тащат меня и вёдра.
Мы несли носилки с бетоном.
- Что ты там всё бормочешь? – спросил Поня.
- Пою.
- Ну, спой.

Ни кочегары мы, ни плотники, да….

- Врёшь. У тебя заунывно получалось.
Я запел что-то похожее на песенку пиратов из «Острова сокровищ».

О, бедный мой Понька, бедный мой По-онь. О-э-эй!
Зачем ты покинул свой низенький дом. О-э-эй!

- У нас двухэтажка в Копейске, - со вздохом о чём-то далёком и несбыточном поправил Понедельник.
Он развернулся, мы опрокинули носилки за опалубку. Лицо его и без того бледное, в свете матового фонаря сделалось мучнистым. Он потянулся:

[santehlit]

- Господи, как я устал! Если бы раньше знал, то ни за какие деньги сюда не сунулся.
- Сейчас что мешает – ты вроде бы не прикован?
- Есть такая подлая штука – самолюбие называется.
Как мне было его не понять? Во мне оно тоже свило гнездо.
Поставив носилки под Дорино жерло, блаженно расслабился, окинув взором расступающиеся окрестности и малиновую полоску рассвета над серебряном горизонтом. Жить-то на Божьем свете хорошо – лечь бы да выспаться только.
- Я одного в толк не возьму, - подошли Иванов с Кмитецем, и Серёга, который не комиссар, изрёк. – Зачем вам столько деньжишь? Вроде и так получаете повышенную стипендию. Философы древности не зря говорили: богатство измеряется не цифрами, а ощущениями. Или по-другому – у кого щи постные, у кого жемчуг мелковат. Зачем вы тут силы кладёте и время транжирите – лета ведь не вернуть.
Что ответить и стоит ли?
А Иванов провёл рукой по лицу, то ли пот утереть, то ли снять или наоборот, надеть соответствующую маску. И личина его в самом деле преобразилась – на нас смотрел человек решительный, страстный, целеустремлённый. Красивые очи полутатарина высверкивали такими зарницами, что завораживало. Так, должно быть, глаза горят, когда человек вообразит, что он один в здравом уме, а все прочие безумцы и против него сговорились.
- Знаешь, на что я деньги потрачу? Дед, я машину куплю! - сказал с пафосом Иванов и задохнулся от возбуждения. – Представляешь – я за рулём! А бабы так и падают на обочину.
Я только рот открыл, он закричал:
- Не смей поганить мою мечту! Что ты понимаешь в колбасных обрезках?
- Только хотел сказать: дураку везде счастье.
Подхватив носилки с бетоном, мы с Понькой кинулись прочь.
Кажется, отпустило – снова не хочется конца света.
Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Эту немудрящую присказку вспоминал не раз и не два, пока работал в Байрамгулово, да и после. Эта стройотрядовская страда сил немало отняла, но и многое дала. Я не только о деньгах.
Например, про физику: стал по-новому относиться к основным категориям движения – времени и пространству, которые в Байрамгулово переключили регистр и перешли в иное измерение. Привычные представления оказались ошибочными. Когда я работал, время исчезало и оставалось только пространство – там возьми, сюда принеси (ну, что-то подобное). Когда отдыхал, оставалось время, которого жалко – эх, сколько за эти минуты можно было дел наворочать. Вот с той самой страдной поры стал искать отдых в смене работы.
Изменилось мировоззрение. Раньше мир мне казался единым и неделимым, а я в нём частица малая хоть, но неотъемлемая. В Байрамгулово понял, что на самом деле мира два – маленький и большой. Маленький это мой, в нём происходят сплошные несчастья, а счастье – их промежуток краткий. Большой же всегда сохранял величавость и равновесие – ему дела не было до меня и моего маленького мирка. Когда-нибудь мой маленький мир исчезнет, ибо всему на свете приходит конец. А большой – совокупность бесчисленных малых – будет жить вечно, обновляясь, и только Богу одному ведомо, кому пора уже, а кому ещё нет. Кстати, о Боге. Его ли велением, нашим ли мнением разделены мы на оба мира, причём тело принадлежит малому, а душа большому – хотим мы этого или нет.
Ещё о друзьях утвердилось мнение. Понька – парень хоть куда. На Кмитеца можно положиться. Иванов в трудную минуту не подведёт. А вот Маркин просто на глазах преобразился - из отца родного на факультете превратился в какую-то держиморду. Да ладно бы разбирался в строительстве, а то так – покричать, помахать руками, пригрозить, что выгонит. И чем дальше, тем больше. Вообщем, подтаял в моих глазах. Понедельнику так и сказал:

[santehlit]

Стараясь не делать резких движений, подался к выходу спиной вперёд. А сам диктовал сердцу ритм биения: не тук-тук-тук-тук, а тук… тук… тук… тук. Сердце изо всех сил старалось, но получалось у него плохо.
Допятился до двери и ступил вниз, чтобы дотронуться до живого человека. Схватил Иванова за плечо, потряс.
- Какого чёрта? Дед, я не сплю…, - раздражённо буркнул свернувшийся калачиком мой друг и поперхнулся. – А это кто? Эй, хрен, ты откуда?
Во всяком случае, это не сумасшествие, понял я, но облегчения не испытал. Призрак стоял в проёме двери. Он сказал:
- Тише, мыши, кот на крыше.
Толстые губы его улыбались, а лицо было жутко белое, как маска злодея из театра. Бритый череп лоснился в свете луны. Откуда он взялся в закрытом вагончике?
- Дуйте отсюда – чего расселись? По ушам нахлопать?
Всякий человек, если его хорошенько послушать и встать на его точку зрения, оказывается по-своему прав – а тем более приведение. Усилием воли перед неведомой опасностью мы заставили себя подняться на ноги и подались восвояси, сохраняя достоинство. Да будто бы! Так рванули без понуканий, что призрак в тельняшке нас только и видел. Вступать в перепалку с ним или потасовку каждый из нас посчитал безумием.
Ребята на стройке, куда мы примчались, нам не поверили.
- Уже накирялись?
Я вдруг почувствовал смертельную усталость – в самом деле, сколько можно подвергать психику и нервную систему невыносимым перегрузкам? В таком состоянии и пить не надо – само собой чёрте что привидится. После перенесённых потрясений настроение резко изменилось – стало строгим и торжественным. Не суетится, держаться с достоинством – это единственное, что осталось. Пусть смеются! Однако почувствовал, как сильно кружится голова. Отошёл в полумрак, сел на усыпанную щебнем землю, прислонился горячим виском к прохладе бетонной колонны и провалился в глубокий обморочный сон, из которого вынырнул на рассвете, испытывая чувство близкое к умилению.
Поня склонился:
- Хорошо отоспался?
Я не понял – он завидует или осуждает? А может, смотрит - не спятил ли я? ни пора психовозку вызывать? Я промолчал. Известно – когда не знаешь, что сказать, лучше молчать. Но подумал – чего ты лыбишься, как хунхуз на связанного и безоружного? Подумаешь, прикорнул полчаса. Я же силы восстанавливал для трудовых подвигов, а не половых…. Чёрт, впервые о сексе подумал - за целый-то месяц. Ну, блин, дожил!
- Вот стою я перед вами, простая русская баба, и не хрена мне не надо - Иванов, кемаривший неподалёку, Поньку поддел, и жизнь встрепенулась.
Тоже чуточку пошутил над его хромотой:
- Уронили кирпич на пол, повредили Поньке лапу, всё равно его не брошу, потому что он хороший.
Подкорытов махнул рукой:
- Смешно – животик надорвёшь.
Перед посещением столовой завернули к вагончику с ночными кошмарами – всё было мирно: на двери закрытым висел замок. На завтраке Маркину докладывал Иванов:
- Там была какая-то жуткая бредятина. Вагончик мы отомкнули, потом приведение увидали, испугались и убежали. А теперь он на клюшке. Херня какая-то.
Маркин, инцестуально выругавшись:
- Вы мне столицу Херсонского края лучше не поминайте. Куда флягу заныкали? Ключ потеряли? Блин, не найдёте…, - чиркнул большим пальцем по горлу.
- А где мы его найдём?