Клуб любителей исторической прозы ⇐ Общелитературный раздел

[santehlit]

- Если мы отдадим юношей Великому Бурунше, то через несколько зим не останется и охотников: женщинам не от кого будет рожать – племя начнёт вымирать.
- Как сухой лист осины, трясущийся на ветру, язык твой, вожак, говорит ерунду. Под покровительством Великого Бурунши юноши вырастут в могучих мужей - каждая девушка племени захочет иметь ребёнка от такого семени.
Посовещавшись, Волки сказали:
- Хорошо, мы дадим тебе юношей, но не всех, а сколько сможешь счесть пальцами рук. За них будешь держать ответ, когда вернёмся весной – за каждого умершего или погибшего пальца своего лишишься.
- Есть пальцы и у моих ног.
Вслед за стадами ушли люди. Двадцать юношей поселились в пещере, в которой жили Шурханша, подаренная ему племенем девушка и глиняный идол - Великий Бурунша.
Когда Хранитель был Серым Волком не было равных ему на охоте. Искусство выслеживать, догонять, убивать юноши от него переняли – от первого снега до ледостава на огне в пещере жарилось мясо, а когда прозрачный мост на реке соединил берега, их рыбой стала кормить Падающая Вода.
Долгими зимними вечерами сидя у костра, Шурханша поучал молодых охотников:
- Волк рвёт оленю горло, чтобы насытиться. Одинокий волк рвёт горло другому волку, чтобы завладеть его волчицей. Потом появляются волчата, которые вырастают, и жизнь повторяется. Хотите вы быть такими, как волки?
- Да! – хором отвечали юноши.
- Глупцы! Вы хотите, чтоб ваши сыновья, окрепнув, горло порвали вам?
- Так что же делать, Хранитель, скажи.
- Запомните, безголовые твари, жизнь даётся один только раз, и все, кто может её отнять - смертельный ваш враг.
- Тогда все вокруг враги?
- Да, если вам недостанет еды. Да, если вы не поделите женщину. Да, если каждый захочет стать вожаком. Но если нечего делить, то нет и повода для вражды - вы проживёте долгую жизнь, если избавитесь от потомков.
- В чреве подруги, - Шурханша указал на выпирающий живот единственной в пещере женщины, – зреет плод от вашего семени. Он родится забавным малышом, будет вас звать отцом и ходить по пятам, перенимая опыт. Но призван он к жизни только затем, чтобы заменить вас под солнцем. Если задержитесь вы, он возьмётся за палицу, скажет: «Отец, прости….». Хотите вы этого?
- Нет! Но что же делать, Хранитель, скажи.
- Придёт срок, я покажу.
Срок подошёл – под сводом пещеры раздался младенческий плач.
Каменный нож достаёт палач.
- Подайте сюда моего будущего врага. О, Великий Бурунша, да прославиться мудрость твоя!
Крик оборвался. Кровь брызнула на живот из обожженной глины. Волчьи клыки впились в тельце младенца.
- Да продлит его плоть годы мои!
Потрясённые юноши молчали, прятали друг от друга глаза. Хмурились….
- Что приуныли? – сытый Хранитель на шкуры прилёг, поглаживая свой живот. – Вам не хватило пищи богов? Не печальтесь, сопли утрите: я нынче добрый – свою женщину вам дарю. Делайте с ней, что хотите, а после убейте и сожрите - кровь, не забудьте, Великому Бурунше.
Видя робость своих воспитанников, насмехался:

[santehlit]

- Вы даже не волки – шакалы трусливые! Ну, кто-то же хочет стать вожаком. Так покажите, на что вы способны….
Несколько теней разом вскочили, а потом всей гурьбой кинулись к роженице. Крик её отразился от свода….
Весной, когда племя Серых Волков пришло к водопаду, все сыновья его, в пещере оставшиеся зимовать, были живы и здоровы.
- Мои пальцы, - усмехался Хранитель.
Но их было не узнать. На голову выше стали сверстников не только телом, но и душой - вернуться в племя они не хотели, чаще молчали, чем говорили, и девушек избегали, чем любопытство у тех разжигали.
- Они как будто и не Волки, - удивлялся вожак.
- Но замечательные охотники, - хвалил Шурханша. – Может, и других мне отдашь в обучение? Не надоело им кочевать?
Кочевать надоело - пещера манила теплом и уютом, а ещё защитой Великого Бурунши.
Не только юноши, но и охотники зароптали:
– Надо менять нашу жизнь.
- Предки так жили, - возражал вожак, – бескрайние пространства им покорились - негоже нам менять их обычаи. Волки мы Серые или крысы, живущие под землёй?
Но не находил поддержки даже у старых охотников.
Дабы не допустить распри в племени, пришёл к Хранителю за советом.
- Как поступить нам, спроси у Великого Бурунши.
- Я спрошу – подари ему женщину в услужение.
- Каждый год ты берёшь по женщине – что с ними стало, объясни.
- Идем, покажу.
В полумраке пещеры на груди глиняного Бурунши гирляндой три черепа белели.
- Вот они, женщины твои.
Вожак ужаснулся:
- И одна из них та, которая тебя родила? Давно ли ты зверем стал, Шурханша?
- Я - Хранитель святилища, служу Великому Бурунше, и эта жизнь мне по душе. Ты своей жизнью, вожак, доволен?
- Тропою охоты вожу я племя - когда в нём играют сытые дети, я доволен.
- А когда они вырастут, оставят тебя, слабого и больного, в кинутом стойбище помирать, как оставили меня мои жена и сыновья.
- Такова жизнь. Может случиться, не доживу я до старости.
- Так умри же сейчас! – воскликнул Хранитель, и в спину всадил каменный нож вожаку.
Вечером у входа в пещеру жарили мясо на костре и угощали всех, кто пожелал служить Великому Бурунше.
Племя распалось. Многие из Серых Волков ушли в пещеру. В стойбище остались лишь те, кто боялся за своих детей, до которых, говорили, охоч был кровожадный идол.
Ушёл из стойбища Туркан – сын вожака, поклявшийся отомстить Шурханше за убийство отца. Всё лето он искал с ним встречи, но однажды, отчаявшись, вернулся в стойбище со шкурой медведя, в которую попросил охотников его зашить и поднести в дар Хранителю. Но хитрость была раскрыта, а Туркан убит и съеден, ибо привычка насыщаться человечьей плотью становилась обычаем у поклонников Великого Бурунши.
Потом люди пещеры напали на стойбище и всех истребили за коварный дар – так не стало на белом свете племени Серых Волков.
Охотников, что стали жить в пещере у водопада, никто не считал оседлым племенем или кочевым – их просто звали люди Падающей Воды. Ибо племя состоит из родов, род из семей, а у них не было семей, ни рода, ни племени. Они молились каменному истукану, слушались его Хранителя - летом охотились на животных, зимой собирали рыбу на льду у водопада…

[santehlit]

Словом, жили. Совокуплялись с женщинами, а те рожали. Если на свет появлялся мальчик, его съедал счастливый отец, не забывая помазать кровью своего потомка живот Великому Бурунше. Такой обычай завёл в пещере её Хранитель Шурханша, объявивший, что плоть младенца продляет жизнь его отца.
Но сколь, ни продляй, конец известен – ни старости, ни смерти никому не удавалось избежать. Шурханша говорил, что главней всего на свете – это жизнь, а после смерти ничего не будет. А тому, чего не будет, ничего и не надо. Живи сейчас и всеми силами продляй свою нынешнюю жизнь - о будущем, которого нет, не стоит печалиться.
Охотники с Шурханшой согласились. Взбунтовались женщины – они не хотели отдавать на съедение тех, кому подарили жизнь. Привыкшие безропотно повиноваться, теперь они отказались от семьи и объединились, чтобы детей спасти. В пещере образовалось две враждующие общины – в одной охотники, в другой женщины и дети.
Шурханша пытался их примирить – говорил о племенных традициях, убеждал, что семья основа всего, от лица Великого Бурунши грозил строптивицам бесплодием, болезнями, голодом, но те и не слушали его, а мужчинам объявили бойкот.
Всегда так было: мужчина охотится, а женщина его в жилище ждёт – готовит пищу, выделывает шкуры и из них одежды шьёт. Вернувшегося обогреет, накормит и приласкает, когда ночь придёт. Взять женщину силой – позор для мужчины. Всегда так было, а нынче всё наоборот.
Мужчины тоже объявили бойкот – лишили мяса вторую общину и совокуплялись меж собой. Женщины нашли пропитание в поле, лесу, на берегу реки, а над мужеложством смеялись. Но дети рождались…. И мальчики не погибали у живота Великого Бурунши, потому что не знали, кто их отцы. Ибо так устроены сыны Адама – видеть в другом мужчине не врага, так соперника. Родившегося от неизвестно кого малыша не трогали – питали надежду, что смерть подрастает не для него.
Бойкот бойкотом, но жизнь продолжалась, и парочки тайком встречались и расставались, встречаясь с другими. Чтобы мужчины не знали, от кого будущая мать вынашивает плод, женщины стали совокупляться со всеми, кого удавалось завлечь. В ход пошли слова и украшения, а также женская природная красота и дикая мужская сила. Искусство обольщения передавалось по наследству – от матери к дочери.
Летом целыми днями дочери Евы в реке купались, загорали и прихорашивались – делали причёски, татуировки, красили ногти, подводили глаза. Плели веночки из цветочков, делали бусы из ягод рябины - всё для того, чтобы завлечь мужчину.
Зимой в пещере гуртовались, рожали детей и мужчин пугали:
- Ой, гляньте, как на папку похож!
А охотники делали свои дела – загоняли зверя, ловили рыбу, отбивали набеги вороватых соседей; и женские – готовили пищу, выделывали шкуры, поддерживали в пещере огонь. И ещё уговаривали строптивиц, разделить с ними ложе и сына родить. Завлекали подарками – изысканной пищей, дублёными шкурами, бусами из самоцветных камней, костяными гребнями и даже…. цветы не стыдились подносить.
Избранницы принимали дары, делили ложе, а после возвращались в свою общину. Если обиженный мужчина возмущался, женщина тут же заводила флирт с другим охотником и ссорила их между собой. Дело завершалось кровавой дракой, а то и убийством одного из незадачливых кавалеров.
Мужчины тоже не лыком шиты – собирали всё ценное и шли на торги в кочующие племена, чтобы у них себе жён купить. И покупали, и жили семейно, до первого жертвоприношения – то есть, до рождения сына. А потом всё повторялось – жёны сбегали от них в общину, ибо, какая же мать согласится ребёнка своего людоеду отдать.

[santehlit]

Борьба эта шла с переменным успехом, но когда дочери Евы открыли рецепт пьянящего напитка, мужчины были наголову разбиты – никто из них не смог устоять. Ни женская красота, ни природный инстинкт, так не пленяли охотников, как полная чаша веселящего зелья. Как ни пытался Хранитель его запретить, был он неистребим – женщины его готовили, а мужчины пили и становились ручными, ибо страсть к пьянящему напитку превращала охотников в рабов.
Когда после удачной охоты и сытной трапезы мужчины ложились отдыхать, женщины им подносили чаши с веселящим напитком - между общинами наступало Великое Перемирие. В пещере начиналось веселье – игры, песни, пляски у костра.
А потом были оргии совокуплений.
Шли годы…. Менялись Хранители. Бурунша по грудь увяз в черепах. Мужчины пристрастились к пьянству. Женщины погрязли в трясине блуда.
Давно это было….

2

Умолк Хранитель, закрыл глаза.
Заснул, подумал Харка, но остался сидеть в прежней позе – скрестив ноги у изголовья старика. Почему он выбрал меня? Этот вопрос задавал себе юноша без конца, но не находил ответа. Он не был потомком Серых Волков – коротконогих сутулых охотников с грязно-русыми волосами. Харка был плечист и строен, высок – даже выше иных мужчин в свои юные годы. Волосы у него были цвета земли, что скрывается под дерном, глаза зелёные, как у рыси Глаи, прирученной Суконжи, лицо открытое, лоб высок – как и у самого Хранителя.
Харка не был рождён в пещере – его принёс водопад, однажды, в корзине плетёной, куда он попал сразу из чрева матери – об этом свидетельствовал ещё не засохший пупок.
- Какой хорошенький! – умилились женщины и чуть было не передрались за право его кормить.
Когда подрос и начал понимать, Харка стал искать свою мать, но ему сказали:
- Тебя родила Падающая Вода.
Наверное там, откуда низвергается поток, живут люди его племени - там его мать. Когда выросту, я к ней вернусь – думал Харка, но пока готовился стать охотником людей Падающей Воды.
Хранитель не раз его подзывал, подолгу беседовал, поучал, а однажды объявил в пещере, что выбрал себе приемника.
Почему же меня? – думал Харка, глядя на умолкшего старика.
Говорили, что сам Хранитель из пришлых – однажды спустился с гор, откуда падает вода. Он был уж немолод и очень умён – многому научил людей пещеры. Наверное, за это уходящий в долину вечной охоты Хранитель выбрал его себе в приемники. Теперь он сам умирал….
Перед Харкой лежал морщинистый, седогривый старик с лицом цвета прокаленной глины, с узловатыми руками и большими чёрными, будто перепачканными в саже, ладонями. Он прерывисто дышал – грудь вздымалась и опадала толчками, будто сердце её колыхало.
Наверное, страшно умирать, думал Харка. Пройдёт череда лет, и будет он вот так же лежать, с хрипотцой дышать, подрыгивая конечностями. И Великий Бурунша не сможет вернуть то, что было – ум, силу и…. Нет, ума у Хранителя не отнять – слово скажет, как из камня вырубит, взглянет, как насквозь….
Хранитель открыл глаза.
- Ты ещё здесь? Ступай, не мешай мне спать – я устал, всё тебе рассказал, а ночью последние таинства открою. Научу тебя Великого Буруншу вызывать - представлю, как нового Хранителя. А потом ты поможешь мне уйти в долину вечной охоты, ибо двух посвящённых быть в пещере не может. Кости мои сожжёте в костре….

[santehlit]

Этот обычай ввёл он сам, сказав после Откровения, что повелел Бурунша очистить пещеру от черепов, заваливших его по самую кривоносую голову.
- Теперь ступай….
Харка поднялся. Когда Хранитель общается с Великим Буруншой, из пещеры удаляются все, даже роженицы во время схваток – ибо таинство доступно одному только Посвящённому. И тебя унесут, подумал Харка о безногом Туоле, царапающим камнем стену. Ступни ему отгрызла лисица ещё в младенчестве, умом природа обделила, не подарив способностей к какому-нибудь ремеслу - вот и стучит он камнем в стену, как дятел клювом по дереву, или царапает, будто крыса в норе скребётся.
Харка представил себя Хранителем пещеры.
- Чем занят, Туол?
Калека голову в плечи втянул:
- Мешаю?
- Хранитель уснул. Ну-ка, ну-ка, что это у тебя тут?
На плоской базальтовой стене просматривался силуэт….
- Это мамонт, который попал в западню в позапрошлом году. Помнишь? Тот, со сломанным бивнем….
- Его ещё звали вожаком и боялись за буйство?
- Да-да, это он.
- Смотри-ка… А ты как узнал?
- Охотники говорили.
- Да-а, много он дров наломал прежде, чем навсегда успокоился.
- А вот, иди-ка за мной, - опираясь на руки, калека поволок своё тело вдоль стены. – Сюда посмотри.
Харка увидел силуэт человека, лежащего у ног бизона, в шее которого торчал дротик.
- Что это?
- Смерть Нио, весной погибшего под копытом бизона. Он был моим другом.
- А там?
- Носорог, упавший в западню. Но это сделали до меня. И ещё….
Харка прошёлся вдоль плоской стены.
- Какие-то люди, круги …. Тоже о чём-то рассказ?
- Это легенда нашей пещеры. Здесь жили божества ещё до Великого Бурунши….
- Да тише ты – Хранителя разбудишь. А что это у тебя на груди?
- Это маленький Бурунша - его слепил из глины Лам и подарил мне амулетом.
- Лам Многорукий?
- Да. Где-то в овраге у реки его гончарная мастерская.
Харка медленно прошёлся вдоль стены с насечёнными изображениями, на которые раньше не обращал внимания.
- Когда стану Хранителем, ты будешь питаться со мной, и никто не посмеет тебя обидеть. А сейчас отдохни – не тревожь сон уходящего Хранителя.
Туол кивнул.
Лёгкое постукивание в другом конце пещеры привлекло внимание юноши.
Дул, старик с покатыми плечами и непропорционально большими руками, сидел на корточках у небольшого костерка, сложенного между камнями, и помешивал палочкой варево в глиняном сосуде. Харка потянул носом.
- Уха?
Дул, не оглядываясь, помотал седой и косматой головой.
- Клей из рыбьих костей.
- Для чего?
Старик оглянулся и окинул Харку оценивающим взглядом.
- Знаешь, кто я? Лук есть? Вставай в очередь ко мне за стрелами.

[santehlit]

- Ты стрелочник Дул. Все говорят, что они бьют у тебя без промаха.
- Хочешь пойти ко мне в ученики, будущий Хранитель Великого Бурунши?
- Долго придётся учиться, - Харка присел, склонив голову, наблюдая за руками мастера. – Я бы послушал.
- Рассказывать, оно, конечно, быстро, да толку-то нет – надо руками всё пощупать, умом понять, а вы, молодёжь…. Эх! – Дул махнул рукой. – Видишь, вокруг сколько учеников – отбоя нет.
Старик положил на палец готовую стрелу – качнувшись, она уравновесилась.
- Видишь, ровно три четверти здесь, - он указал на хвостовую часть с оперением, - а четверть у наконечника. Такая стрела поднимается вверх, пожирая расстояние до цели, а потом, падая, разгоняется и бьёт наповал без промаха.
Дул положил стрелу и вновь стал мешать варево.
- Наконечники льёт Суконжи – красные из зелёного камня. Я клею оперенье. И ещё..., - старик подмигнул приемнику Хранителя. – Мой главный секрет – древки стрел не из цельного дерева. Я их склеиваю из четырёх четвертинок, которые не кривит время. Потом скребу до идеально круглой формы и балансирую. Не замечал? – нет прямых копий. Их древки сгибают от прямизны холод и сырость, жара и время. Моим стрелам износа нет – не потеряешь, век твой прослужат.
- Дарю, - Дул протянул готовую стрелу.
Харка помотал головой:
- У меня и лука нет.
Всякий раз, выходя из сумрака пещеры, Харка останавливался – ждал, пока глаза привыкнут к яркому свету, потом смотрел на водопад, с рёвом низвергающийся из поднебесья. Над ним рождались облака, скрывая вершины двух скал, стражами стоящими по бокам. Над самой водой полукружье радуги венчало выход из страны гор.
Там моя мама, там мой народ, - бросал Харка мысленный вызов седым вершинам. – Туда я однажды заберусь!
За входом в пещеру зелёный луг пестрел цветами до песчаного берега. Там женщины загорали и купались, присматривая за карапузами, плескавшимися на мелководье.
- Эй, Харка! Харка, иди сюда, - послышались крики. – Ты, говорят, дальше всех ныряешь - покажи, как руками в воде загребаешь.
Хранитель учил – избегай женщин, не пей напитков, дурманящих голову; не потакай блуду - когда время придёт, выбери себе подругу и прикажи ей с тобой навсегда остаться.
Харка шёл мимо, но Агда, самая бойкая и красивая, заступила ему путь. На ней была набедренная повязка из шкуры белой козы. Ожерелье из плоских ракушек чуть прикрывало крутые груди. Пышную гриву роскошных волос венчал венок из красных роз. Белые зубы игриво покусывали стебелёк, а в раскосых глазах лучились хитринки.
- О, Харка, какой ты красивый! Ты уже вырос в настоящего мужчину, а помнишь, когда был маленьким карапузом, я позволяла тебе трогать мою грудь. Тогда ты хотел на мне жениться. Хочешь, я рожу тебе сына?
- Ты стара для меня, - приемник Хранителя знал, как отбиться.
- Вот, поганец! Слышите, выдры – нами гнушаются. Ну, я тебе этого не прощу.
- Оставь его, Агда, - советовали женщины, - пусть идёт по своим делам, ведь он приемник Хранителя и тебе не по зубам.
- Ну, нет уж! – строптивица топнула босою ногой. – Никуда он не денется. Эй, Эола, иди-ка сюда, стань со мной рядом, а ты, Харка, смотри – если глаза у тебя мужчины, если сердце твоё не остыло рядом со старым Хранителем.
Подошла и встала рядом с Агдой хрупкая девушка, потупя взор и склонив голову – густые волосы закрыли её лицо.

[santehlit]

Дип заметил на мягкой земле свежий отпечаток ступни. Обнюхав его, кивнул Зату – Харка. Окинув внимательным взглядом опушку и ближайшие кусты, прислушиваясь и втягивая носом воздух, охотники уверенно направились к воде. Внезапно услышали плеск на реке и замерли на месте, но прибрежные камыши закрывали обзор. Охотники вернулись к потухшему костру, взобрались на клён и увидели переплывающих реку лучниц.
Без слов одними жестами Дип дал Зату понять – пора разобраться с конкурентами. Он не сомневался – охотницы увидели дым костра и скоро появятся здесь. Их надо перехватить у кромки воды, пока оружие замотано в шкуры. Мужчины осторожно спустились с клёна и вернулись на берег, припали к траве, насторожив слух, словно ящерицы на охоте. Позиция их была в высшей степени удобна, а внезапность лишала женщин возможности приготовить к бою луки и пустить стрелы.
- Тупые, - шепнул Дип. – Они никогда не умели драться.
- А может, возьмём одну в плен - поразвлечься? – криво усмехнулся Зат.
- С одногрудой-то? Хорошо, я не против, только руки и ноги переломаем….
- А потом и голову завернём.
Течение реки сыграло злую шутку с людьми. Случилось такое, чего не предусмотрел хитромудрый Дип, устроив засаду. На ноги встала, закончив плавание, в том месте, где ожидали всех, одна лишь Гния. В двадцати шагах ниже по течению, раздвигая камыш, брела уставшая Гиля. Ещё дальше Гайша, стоя на коленях по грудь в воде, приводила в порядок дыхание и душевное состояние.
Ждать, когда охотницы соберутся вместе, не было смысла. Кивнув Зату на Гнию, Дип вскочил и с яростным криком жажды крови помчался к Гиле. У той не было времен изготовиться к бою – она бросила котомку и нырнула в воду, сверкнув белыми ягодицами. Дип, не теряя времени, помчался к Гайше. У девушки ни только сил не осталось драться или убегать, у неё не хватало их даже бояться – так вымотала её река. Она безучастно смотрела на приближающуюся смерть. Охотник замахнулся палицей для удара….
Гния кинула подбегающему Зату котомку в лицо и бросила своё гибкое тело навстречу – острый нож в сильной руке пронзил мембрану охотнику над брюшной полостью.
Покончив с Гайшой, Дип оглянулся, но не увидел Зата. Взгляд его натолкнулся на Гнию – охотница, наложив стрелу на тетиву, натягивала лук. Со всей прытью, на которую был способен, вожак, оставшийся без ватаги, кинулся в лес….
Солнце зашло, и тотчас от земли стал подниматься мрак – последними почернели верхушки деревьев. Где-то за ними искрой блеснула первая звезда. Потом лес стал однообразно чёрным, а небо звёздным, и разлапистые ветви косматых елей, казалось, раскачивались на перемигивающемся фоне, но ветра не было. Харка стал укладываться спать – подрыл выпирающие из земли корни старой ели, натаскал в эту нору мха и залёг, точно медведь в берлогу.
Птицы перекликнулись и притихли, мелкие звери забились в норы, хищники вышли на охоту. На ель, под которой лежал Харка, прыгнула рысь и притаилась на ветке, высматривая добычу. С шорохом мыши пробежал волк. Медведица глухо ревела, скликая разбежавшихся медвежат, которые могли стать добычей и рыси, и волка. Такова жизнь в лесу – кто-то умрёт с голода, а кто-то в пасти хищника.
На рассвете на Харку упал выпавший из гнезда маленький дрозд. Птенец махал оперёнными крыльями, прыгал по человеку и, открывая во всю ширь клюв, пищал что было мочи. Он то ли не мог взлететь, то ли ему было некуда – ночью рысь слизнула языком весь выводок вместе с матерью, а он выпал из гнезда и висел на ветке, пока не сорвался вниз. Когда Харка протянул к нему руку, птенец умолк и вдруг, яростно зашипев и нахохлив пёрышки, клюнул палец – верно, решил жизнь продать подороже.
- Вот я сейчас тебя съем – доклюёшься.

[santehlit]

Но вместо этого поймал птенца, посадил на ладонь, поднял к ветке – чеши домой. Тот не торопился. Тогда Харка мизинцем подтолкнул его. Птенец быстро клюнул палец и упорхнул.
Забавная эта встреча определила настроение на весь день.
У лесного ручья Харка повстречал тапиров – удивительных животных с крупной продолговатой головой, которую украшали свинячьи уши, маленькие глазки носорога и удлиненная верхняя губа – будто оборванный хобот мамонта. Человек остановился, не зная, что делать – таких зверей он ещё не встречал. Они не выглядели хищными, но кто мог поручиться за их нрав? Беглец потоптался на месте – кажется никакой опасности нет. Тапиры стоят себе спокойно и пьют, не обращая на него внимания. Может, стоит познакомиться?
Осторожно, шаг за шагом, Харка подошёл совсем близко. А звери стоят, как и прежде - никакой озабоченности. Вот толстокожие!
- Эй, как вас тут? Кто старший? С кем говорить? Я – Харка… - и осёкся.
Со страшным треском, ломая деревья, через лес мчался взбешенный носорог, только что вырвавшийся из драки. Тапиры с поросячьим визгом бросились наутёк. Харка притаился за деревом – эге, да у вас тут не скучно.
Когда берег ручья опустел, юноша, припав животом к земле, опустил губы в воду, чтобы напиться. Приглушённый топот копыт подсказал, что не один он страдает от жажды – к ручью подошли благородные олени. Они не учуяли человека и настороженно принялись пить. Тут сверху на одного обрушилось волосатое существо – схватило руками за горло и впилось в него зубами. Олень шарахнулся в сторону, но существо держалось – видимо, крепко вцепилось. Ему на помощь подскочило ещё одно. Схватив лесного красавца за рога, оно стало сворачивать ему голову. Все трое упали на землю. Олень сопротивлялся изо всех сил – пытался зубами схватить врагов, бил копытами, мотал головой. А те раздирали ему ноздри, выдавливали глаза и всё круче заворачивали рога. Наконец шейные позвонки хрустнули – олень дёрнулся и затих. Волосатые, поколотив свою грудь кулаками, издали зычный крик победы. На этот зов к оленю сбежалась целая шайка подобных существ.
Нелегко было убить оленя, но ещё труднее оказалось его поделить. Возле добычи поднялась возня – каждый старался как можно скорее урвать для себя кусок. А как это сделать? Одни принялись разрывать шкуру ногтями, другие зубами, третьи старались выломать ноги. Возбуждённые существа отталкивали друг друга, яростно скаля зубы, и, казалось, вот-вот начнётся драка.
Наконец с помощью зубов шкура в нескольких местах была прорвана. Теперь хоть и с большим трудом, её можно было рвать лапами. Но дело не пошло быстрее, когда добрались до мяса – оторвать хотя бы маленький кусок было практически невозможно, и тогда вновь вход пошли зубы. Жуткое это было пиршество! А каковы участники – кровожадный взгляд, оскаленные зубы, искажённые гримасами мохнатые рожи, засохшая кровь на зубах, губах и волосатых лапах.
Постепенно все насытились и успокоились – повалились спать, где настигла усталость. Одна особа женского пола притопала к ручью, чтобы утолить жажду, и обнаружила Харку. Она замерла от страха и удивления, боясь подойти. Но вокруг было всё так тихо и мирно, а сытый желудок настраивал на благодушный лад – существо осмелело и подошло ближе. Осторожно бочком она стала приближаться, готовая в любую секунду бежать со всех ног, если это неведомое ей существо без шерсти надумает что-нибудь нехорошее.
Однако Харка и не помышлял бросаться на волосатую незнакомку. Наоборот, он очень даже приветливо улыбнулся ей и поманил рукой – пей, мол, ручей не мой, он общий. Кажется, она поняла – опустилась на четвереньки, попила, потом повернулась и побежала к своим. Размахивая руками, показывая в сторону ручья, она звала всех за собой, без конца повторяя – О! О! Волосатые существа за ней пошли, и, как она, сначала выглядывали из-за деревьев, не решаясь подойти.

[santehlit]

Харка сел на поваленное дерево, похлопал по стволу – подходи, мол, садись, поговорим. Убийцы и пожиратели оленя оживились, глаза у них заблестели, оскал, должно быть, означил улыбку - они стали робко подходить. Лужайка разом ожила – на ней послышались голоса, существа пытались выразить свои чувства незнакомцу. Один из них до того осмелел, что попытался схватить Харку за нос. Тот шутя или всерьёз издал короткий рык саблезубого тигра. В один миг волосатые были уже на деревьях, бросая вниз испуганные взгляды. Да и как было не испугаться, коль это неизвестное им существо знается с махайродом? Вдруг оно ещё и по деревьям прыгает?
Но Харка не собирался гоняться за четверорукими волосатиками – он только хотел спросить, не подскажут ли они, где найти Того, Которого Боятся Все, а за нос хвататься не надо. Ну, спускайтесь, смелее, смелей….
Мало-помалу волосатые существа набрались храбрости и один за другим стали спускаться с деревьев. Снова они обступили Харку, им стало опять хорошо – о чём говорили улыбки больших и подвижных губ. Стая поняла, дело в том, чтобы не трогать его – он этого не любит. Сам же он, как видно, не желает никому зла – напротив, они до сих пор не встречали ни одного существа, которое было бы таким добрым с ними. Они даже притащили остатки оленя, предлагая его Харке. Видимо, стая впервые видела человека – так похожего и всё-таки непохожего на них. Наверное, думали они, он дружит с саблезубым тигром – не плохо бы с ним самим подружиться, с таким могущественным и таинственным.
Так Харка стал вожаком обезьян….
Идя вдоль ручья, стая вышла к лесной реке – берега её сплошь заросли деревьями, и кроны их в узких местах смыкались над водой. А на воде – цапли, утки, журавли, чайки, величавые фламинго и зобатые пеликаны…. Скоро по ней поплыли их перья, а обезьяны досыта наелись. Харка ограничился плодами.
Удивительная река! Река изобилия! Если бы не крокодилы.
Вечером зубастый её обитатель утащил детёныша волосатых существ. Обезьяны взобрались на деревья, кричали оттуда, не решаясь отбить малыша. Харка решил поговорить с соседями. Каждое утро они выползали на берег, разинув пасть, ожидали, когда солнце согреет их хладнокровные тела. Прислушиваясь к неторопливой речи, больше похожей на хриплый лай, он силился вникнуть в смысл этих звуков, понять, что в них разумного.
Харка подошёл и сел на прибрежный песок – ближайшая пасть крокодила была от него на расстоянии вытянутой руки. Человек пересыпал песок из ладони в ладонь, не зная как начать разговор. Крокодилы ждали – если это добыча, то она так близка, что вряд ли уйдёт. А человек смотрел в немигающие глаза и думал, какую угрозу они таят, и силился понять, что управляет этими чудищами – инстинкт, разум или злые духи?
Молчание Харке казалось благоговейным – его не следовало бы нарушать, но он заговорил. Он обратился ко всем сразу, упиваясь словами человеческой речи – пусть вникают и размышляют, не будет он лаять по-крокодильи. И покуда он говорил, рептилии слушали молча и неподвижно, как только они одни умеют - умереть в засаде от голода и не шелохнуться.
Солнечные зайчата, проскочив меж листвы, запрыгали по окостеневшим спинам – час тепловой зарядки настал. Скоро они начнут двигаться и, наверное, захотят подкрепиться. И тогда Харка сказал, положив ладонь себе на темя, будто хотел удержать в голове ускользающие видения:
- Я вижу так. Вчера вы сожрали детёныша у этих несчастных, сегодня я научу их отыскивать в песке ваши яйца, и они изведут ваше племя под корень. Это если вы хотите войны. Если хотите мира, прежде, чем обнажить зубы, думайте, на кого разеваете пасть. Я все сказал.

[santehlit]

Харка умолк.
- Ххафф! – поведал ближайший крокодил, закрывая пасть. Тут же обернулся и исчез в воде. Вслед за ним…. Словом, берег быстро опустел.
Песок да трава, камыш да деревья – даже в воде Харка не смог найти камней, высекающих огонь. Но нашёл старое трухлявое дерево - отломил щепу, обломил сучок, из кожаного шнурка и гибкой ветки сделал нехитрое приспособление для вытерания огня. Тёр, тёр – огонь появился. Вслед за струйкой дыма в воздух взмыла первая искра. Вот затрещала сухая ветка, красный с синеватым отливом язычок пламени лизнул приготовленное бревно, и вскоре огонь явился человеку и обезьянам во всём своём великолепии.
Харка сказал:
- Не бойтесь, грейтесь – это огонь.
И приладил на вертёл здоровенную щуку – иногда он себе это позволял.
Обезьяны оживлённо загомонили. Кто-то попятился, кто-то подвинулся ближе и протянул лапы к теплу. Потом по просьбе вожака собирали дрова, и всем досталось по кусочку жаркого. Волна радости и ликования захлестнула стаю. Как они прыгали и скакали, хлопая себя по ляжкам, кричали и рычали, загоняя в дрожь окрестности! Только Харка сидел грустным, смотрел в огонь и вспоминал пещеру.
Наступила ночь. Теперь костёр, как никогда, был сосредоточием всего – серая зола, дрова, а над ними трепещущее пламя. Харка подкидывал в огонь, и пламя, пожирая сухие ветки, вновь и вновь обретало силу. Каждый полёт искр сопровождался дружным обезьяньим «Ух!». Их морды подёргивались в неверном свете, в глубоких глазницах плясали похожие, как близнецы, огоньки. Они с удовольствием пили ноздрями пахучий дым. Шум ночного леса отступил куда-то – остались на всём тёмном свете только огонь и они, улыбающиеся друг другу.
Между Харкой и стаей сложились своеобразные отношения – обезьяны испытывали перед человеком благоговейный страх, они не могли смотреть на него без трепета. Он знал так много, о чём они могли лишь смутно догадываться. Хотя он охватывал их всех своим пониманием и сочувствием, но отчуждённая невозмутимость ощущалась в его поступках, внушая им покорность и изумление. Поэтому они его любили и боялись, отнюдь не страшась, и всегда чувствовали неодолимую потребность потупить перед ним глаза….
Солнце отдельными лучами, пробиваясь сквозь густую листву, попадало на влажную землю, и она парила. Лёгкий ветерок скользил меж ветвей, разнося запах зелени. Где-то пронзительно взлаяла лисица. Чета голубей протяжно ворковала меж собой о том, что пора уже на гнездо – этот выводок встал на крыло. Стискивая в кулаке стрелу, едва не лишившую его жизни, Дип брёл, продираясь сквозь дебри и бормотал словно в бреду:
- Они убили его! Они убили его!
Зат был для него лучшим другом. Теперь его нет – остались только злоба и страх. Страх этот источал запах. Дип видел, что по его следу уже крадутся трусливые гиены - это его страх притягивал их. Никогда в жизни не бывал он ещё так напуган – один, без оружия, в дремучем лесу. Из охотника он превратился в добычу – сломался его суровый дух. Вопросов два – чьи клыки и когда вопьются в него?
Ему было больно, он хромал – стрела угодила в левую ляжку. Рана уже не кровоточила, и только корка чёрнела на коже, как пересохший язык. Стрела теперь была в кулаке и казалась ему дохлой змеёй, которую он почему-то не решался бросить. Кажется, Дип покорился ей, извлечённой из тела. А во всех движениях была исступлённая торопливость. Куда он спешил? Убегал от кого? Быть может, страх перед лесом угнетал и преследовал его?