Клуб любителей исторической прозы ⇐ Общелитературный раздел

[santehlit]

И другое:
« Вовочка здравствуй, Попов беспокоит!
В тот час, когда ты будешь читать это письмо, я, наверное, далеко буду от наших берегов. Твой ответ, а может, и письмо от Фирса получу только через полгода. Вот такая у меня служба. Но я не жалуюсь, нет, конечно - кому-то надо и во флоте служить.
По поводу твоего вопроса хочу сказать следующее. Думаю, время пацанства прошло, а пришло время задуматься – что же дальше? Как дальше жить и чем заниматься? Фирс письмо прислал, ругает тебя, на чём свет стоит. А я, Вовочка, думаю – пора взрослеть, не век же с рогаткой по улицам бегать. Сверхсрочная? А почему бы и нет. Тоже занятие. И раз «сундукам» платят зарплату (а в наших краях – не малую), значит, они нужны и флоту, и государству. Мне ещё служить и служить, а вот придёт время дембеля, и предложат мне на сверхсрочную – честно скажу: не знаю, что ответить. Может, и соглашусь. Поэтому считаю, что решать ты всё должен сам. А я всегда любил и уважал тебя таким, какой ты есть, и ничто не омрачит нашей дружбы.
Думаю, Фирс, он вгорячах на сверхсрочную службу нападает: достали его «сундуки» - вот и ерепенится. И сварщиком ты будешь или старшиной – всегда ты будешь нашим другом и братом. А расстояние для настоящей дружбы – не проблема. Вот мы скоро нырнём под лёд и всплывём разве только на Кубе. И если б не добрые ребята в кубрики, знаешь, как тоскливо текло бы время. И нет на свете ничего дороже мужской дружбы. Так что, ничуть не сомневайся в нас (уверен, Фирс, как всегда, только выпендривается для виду, а в душе он, конечно, на твоей стороне) и поступай, как считаешь нужным.
Твой брат, Владимир Попов».

14

Поставив точку в повествовании, понёс на рассмотрение редактору районки.
За неделю осилив чтиво, он вернул рукопись:
- Ну и что? Что ты этим хотел сказать?
- Рассказать, - поправил я. - О том, что «были люди в наше время - могучее, лихое племя». С натуры писано-то - ни слова вымысла.
- А если б помыслил, - настаивал он, - возможно, получилось интересней. Где концовка?
- Будет концовка. Хотел на критику вам….
- Критика такая - безыдейщина.
- Ну и пусть! - взбеленился я. - В Интернете выложу. Пусть люди узнают, что жили на свете такие парни, истинные Короли.
Вернулся в расстроенных чувствах и сел за продолжение, опустив всердцах временной отрезок без малого в двадцать лет.

15

Мысли Корсака, обгоняя поезд, мчались на Южный Урал, где он не был вот уже более десяти лет. Теперь он ехал туда ни на короткий роздых перед очередной отсидкой, ни на заслуженный отдых пенсионера преступного мира, а по заданию Движения, и проведёт он в молодом городке Южноуральске, возможно, весь остаток дней, отмеренных ему судьбой. Как она пойдёт – жизнь не по лагерному распорядку, без «скачков» и кутежей? Сумеет ли он, наконец, короноваться на вора в законе? Возраст-то и здоровье на покой тянут, и средства позволяют, а вот честолюбие не даёт. Новые заботы уже тревожили душу.
Столбы мелькают и мелькают, нескончаемую песню отстукивают вагонные колёса, и когда состав начал притормаживать у незнакомого Увельского перрона, ветеран преступного мира Николай Аркадьевич Кузьмин по кличке Корсак, задохнувшись от волнения, вдруг пожалел о прежней жизни - бездумной и романтичной, с которой прощался отныне навсегда.

[santehlit]

Снова была осень. Как тридцать лет назад, когда он впервые побывал в этом посёлке, встречая с зоны одного из лагерных дружков. Где он теперь? Жив ли? Давно дорожки разошлись. В пасмурный день, когда серая пелена то наплывала холодным дождём, то отступала к горизонту, шёл он незнакомыми улицами, отыскивая указанный в записке адрес. Волновался - слишком необычной была его новая роль.
С острым любопытством и долей недоумения смотрел на невысокого худощавого мужика, тёмнолицего, курносого. Как сделать из него помощника? Как задавить своим авторитетом? Что сказать? С чего начать? Впрочем, помолчим - заяц трепаться не любит.
- Кондрат, - мужчина протянул руку для пожатия. Глаза его тоже ощупывали гостя.
Старикашка, божий одуванчик! Вот глаза молодые - буравят словно рентген.
- Меня зовут Николаем Аркадичем.
- Ну, а меня Михал Михалычем. Какие новости от Хозяина?
- Хочу от тебя услышать.
- Новости говорит пришедший, - возразил Кондрат, присел, поудобнее устраиваясь на штабеле дров, сложенных у забора. – Сорока с весточкой – прокурор с повесточкой.
Корсак усмехнулся – «сявка»: реальный пацан перед стариком не выпендривается. Отошёл к калитке, присел на лавочку, поманил хозяина пальцем. Тот, поколебавшись, тяжело вздохнул, поднялся и подошёл. Знакомство состоялось.
Дорожный чемоданчик Корсака нашёл себе пристанище, а новые знакомцы отправились в Южноуральск, в единственный на всю округу ресторан с неподходящим для ночных пирушек названием «Солнечный».
По внушительному залу, синий потолок которого украшали замысловатые люстры, перекатывался гул. Разрисованные стены, набившие оскомину глаз завсегдатаям, привлекали взгляд непосвящённого. Музыканты играли громко и фальшиво, пялились на дам, в особо привлекательных тыкали пальцами и обсуждали, не прерывая основного занятия. На столах густо мерцало стекло – бутылки, графины, стаканы, фужеры, рюмки…
Свободные места нашлись в дальнем углу зала, но за столиком уже сидела молодая парочка. Съев и выпив всё заказанное, они тянули пиво из фужеров и выскакивали на круг при первых же аккордах. Танцевали и любовались друг другом без устали.
Николай Аркадьевич, не скупясь, сделал заказ. Выпив и закусив, не без любопытства наблюдал, как, забыв о повседневных треволнениях, недобрых слухах, тоскливом ожидании счастья, люди веселились во всю широту хмельной души. Тут и там раскаты хохота встречали чью-нибудь немудрёную шутку. Официанты шныряли между столами, ловко уводя подносы от столкновений.
В разгар веселья в зале вспыхнула потасовка. Взвизгнули женские голоса. Трезвея, вскакивали из-за столов мужчины. Ансамбль смолк, последним охнул барабан. Ему откликнулись нарастающий рокот из зала, грохот падающих столов. Замелькали в воздухе тупые ресторанные ножи. Бутылки вдруг обрели крылатость. Тарелки отмечали в воздухе свои трассы остатками пищи. Когда одна из них раскололась о стену совсем рядом, соседка по столику пронзительно взвизгнула. Приятель обнял её и, прикрывая своим телом, повёл прочь.
- Ну, сволочи, - Кондрат подхватился из-за стола и кинулся в гущу событий. Николай Аркадьевич остался наблюдателем, чувствуя себя, как рыба в воде.
Пронзительно закричал какой-то тип, схватив Кондрата за грудки. Михал Михалыч крепким ударом сбил его с ног, но и сам упал, потеряв равновесие. Подняться сразу ему не удалось. Сначала хорошо упитанная женщина, запнувшись, обрушилась на него своими телесами. Потом какой-то доходяга прыгнул на грудь, успел немножко поплясать, прежде, чем его штиблеты мелькнули в воздухе.
Помятый, тяжело дыша, Кондрат вернулся к столу. Николай Аркадьевич налил ему водки.
- Отвёл душу?
- Пусть не лезут.

[santehlit]

- Частенько здесь такое?
Кондрат махнул рукой:
- Да почти каждый день - место-то лобное, вот и не могут поделить его боксёры Макса с пацанами Большака.
- Давно?
- Да уж годик свара тянется.
- Пора кончать.
- Займитесь.
- Займусь. За тем и прибыл. Забьёшь мне стрелку?
- С Фирсом – легко, с Максом – не знаю.
- Будешь делать, что скажу – в «сявках» не задержишься.
- Да я вроде и так… - обиделся Кондрат.
Но приезжий его уже не слушал. Вихрь криков и беготни, звон посуды, от которых гудел зал, настроили душу Корсака на патетический лад. Я верну Риму спокойствие, думал новоявленный Цезарь.

16

В октябре ещё бывают погожие деньки, когда небо чисто и бездонно, солнце ясно и приветливо, гонит листву тёплый ветерок, и лишь от земли веет сырой прохладой. В садовой беседке у Кондратенко собрались высокие гости. Николай Аркадьевич и на этот раз не поскупился - было, что выпить и чем закусить. Но разговор не заладился.
- Оно нам надо? – Фирс простёр над столом длинную руку. – За угощение спасибо, а в остальном… Пустые твои слова, дедок. Тебе, наверное, уже за семьдесят, а ты ещё бодришься, чего-то затеваешь. Не пора ли на покой?
- Не говори про ворона, пока он не закаркает, - Николай Аркадьевич с любопытством разглядывал долговязого собеседника. – А я надеюсь ещё многих пережить.
- Э, брось, не зарекайся. Вот таких, далеко заглядывающих и глубоко задумывающихся, в одночасье скручивает болезнь, - заметил Ева.
Корсак обернулся к нему:
- Сил, бывает, хоть отбавляй, но срок пришёл и – кердык! – уноси готовенького. А другой чахнет и год, и два, и много-много лет – износу нет. А на вид – ну, в чём душа теплится?
- Бесконечный разговор, - вмешался Попич. – Каждый кулик своё яйцо хвалит. Ты, дедок, спросил, тебе сказали. Что ещё?
- Ещё? – Николай Аркадьевич встрепенулся, будто кончилось пустословие, и пришёл час серьёзного разговора. – Ещё надо брать быка за рога, а не пятиться от него. Весь город у ваших ног, а проку никакого.
- Повторяешься, дед, - поморщился Ева. – Ты с этой байкой к максимятам иди - они до чужого добра жадные. А мне хватает того, что на работе получаю. Тебя разве не учили, что красть и отбирать нехорошо?
- Вот за что не люблю шпану вашу лагерную – никаких моральных тормозов: мать родную изнасилуют. А уж гонору-то, - Фирсов покосился на молчаливо сидевшего Кондрата – и тот под взглядом зримо поёжился – Не успел откинуться, а уж пальцы веером: мол, я не я и свадьба у меня. На зоне распоследним петушком был, а на свободе в паханы метит. Пока в торец не дашь – не успокоится.
- Дерьма везде хватает, - согласился Корсак и тоже почему-то покосился на Кондрата.
Тот совсем стушевался от этих подозрений.
- Ни хрена, - Ева выпил водки и припал губами к банке с огурцами, громко глотал рассол, с трудом перевёл дыхание. – Ни хрена, дедок, у тебя не получится. Езжай-ка ты обратно да передай тем, кто послал - вольный град Южноуральск жил и жить будет по своим законам. Нам новых правил не надо - мы чужаков плохо переносим.

[santehlit]

Корсак вздохнул и поковырял прозрачным ногтём пятнышко на клеёнке.
- Заблуждение. Нельзя игнорировать законы развития общества, как и законы природы. Движение вас раздавит.
- Тебе что за печаль, пророк?
- Я свою миссию выполняю. С вами ли, с Максом порядок в городе наведу. Новый порядок. И если для этого придётся бросить под дорожный каток ваши косточки, то хрустнут, как сухой камыш.
Попич поднялся, подошёл, наклонился к самому лицу Корсака, сунул руки в карманы от греха.
- А ты смелый, дедок. Тело цыплячье, а душа ястреба. Только душонку эту из тебя щелчком можно выбить.
- Смотри сюда, плесень лагерная, - Фирсов выбрал со стола крупное зелёное яблоко, кинул Евдокимову. – Андреич, изобрази.
Ева будто без труда сжал ладонь, и громко хрустнул в ней расколовшийся фрукт.
- Я в авторитете у таких людей…, - скрипнул зубами Корсак.
- И тебе, конечно, место в шишкарях, - подсказал Попич.
- Не исключено, - согласился Николай Аркадьевич, успокаиваясь. – Значит, вы выбираете бузу? Что ж вольному воля, спасённому – рай. Движение…
- Движение, Движение, сволгибрёвна! - перебил Ева. - Где оно, твоё движение? Покажи, дай пощупать. Приехал и сразу в дамки метит. А если я тебе сейчас в жопу пинка дам, откроешь носом калитку?
- Не надо в жопу, - Николай Аркадьевич резко поднялся. – Я калитку руками открою. Словом, пойду я. Вы тут ешьте, пейте. Миша, угощай.
Корсак вышел из беседки, у калитки обернулся:
- Вы сами выбрали свою судьбу. Совсем скоро за ваши никчемные жизни я и гроша ломаного не дам.
- Нет, он всё-таки наскрёб на свой хребёт. Ну, поганый дед, щас догоню, - Попич затопал ногами, имитируя бег и погоню. – Не догоню, Кондрашка, тебе всыплю.
- А я что? – засуетился хозяин. – Вот пейте, угощайтесь.
- Ты, вошь лагерная, кого к нам подгоняешь?
- А что, братцы, - подхватил Ева не откупоренную бутылку коньяка, - не пропить ли нам только что отвергнутую безбедную старость дорогим напитком? Глупцы ищут мудрость в вине, а мудрецы находят истину.
- А могли бы каждый день, - прицокнул языком Попич, ловя через рюмку солнечный луч. – Твоё здоровье, Владимир Андреевич.
- И твоё, Владимир Васильевич.
- И твоё, Владимир Константинович.
- Кондрашка, тащи гитару, будем песни грустные петь.
Чуть позже потомки Флинта распевали хором:

И в бою, и в радости, и в горе только чуточку прищурь глаза…

17

Южноуральск и Увелка по сути один мегаполис - там, где значилась граница города, начинался рабочий посёлок. Рейсовый автобус курсировал с пятнадцатиминутным интервалом. Многие увельчане работали на южноуральских заводах, и наоборот, немало горожан трудились в учреждениях посёлка.
Снискавшие славу королей Увелки в бурные годы своей юности Владимир Константинович Фирсов и Владимир Васильевич Попов жили в Южноуральске, а Владимир Андреевич Евдокимов, женившись первым, получил квартиру в Увелке, да там и застрял под градом бесконечных упрёков супруги, завидовавшей прописке его более удачливых друзей. Работали они в одной строительно-монтажной конторе и, по большому счёту, были вполне довольны своей судьбой, уезжая в командировки ровно настолько, чтобы по возвращении видеть в глазах домочадцев неподдельную радость встречи.

[santehlit]

Достаточно прослыть королём в Увелке, чтобы южноуральская шпана уступала тебе дорогу. Но город есть город - в его необъятном чреве плодились и вызревали новые непокорные силы, не признающие прежние авторитеты.
Тренер спортивной школы Станислав Валерьевич Максимов воспитал не одно успешное поколение боксёров. Много громких титулов и медалей привозили в город его ученики. А однажды Макс привёл их на танцы в ДК «Энергетик» и дал бой городской шпане.
Потом были побоища в ресторане «Солнечный» и на городских массовых гуляниях. Везде его тренированные, короткостриженные парни одерживали верх и теснили разношёрстное хулиганьё.
Победы окрыляют. Станислав Валерьевич уже мнил себя отцом и спасителем города, в мыслях примерял мундир мэра – а чем чёрт не шутит? – когда появился этот старик, вечный зэк.
Какое Движение? Какое объединение? Ишь, как много всяких желающих к готовому пирогу! Что? Пирог не готов? Осталось одно только движение, чуть-чуть поднажать, и полетят эти короли кубарем из города до самой Увелки.
Вот тогда, в канун Седьмого ноября, раззадоренный Корсаком, Макс бросил вызов увельским королям. Суть послания, если опустить матерщину и прочие словесные выкрутасы, сводилась к следующему:
«- Если вы того стоите, что о себе мните, то неугодно ли пожаловать на званый ужин, который состоится в вашу честь такого-то числа текущего месяца на колхозном рынке в 20-00.
Спортсмены города».
- Вот и добренько, - сказал Фирс. – Не надо по квартирам смутьянов выискивать. Сразу все вопросы зададим и ответы получим.
- Судя по тону, - заметил Попич. – Они сами собираются задавать вопросы.
- Ответим, - лаконично заявил Фирс.
Ева отмолчался, но задумался основательно, пытаясь постигнуть, что «максимята» затевают.
Итак, без лишних слов и сомнений короли отправились в назначенное время по указанному адресу.
Бомж Ханифка ковырялся в урне, увидел троицу, узнал, спросил, поприветствовав:
- Куда путь держите, господа товарищи?
- На пирушку пригласили.
- Вот бы меня кто пригласил, - посетовал бродяга. – Со вчерашнего дня во рту ни маковой росинки.
- Жалко, что ль? Валяй с нами.
Ханиф засеменил следом, не решаясь пристроиться в ряд шагавшим королям.
Однако Фирс приостановился:
- Ты что как бедный родственник? Скоро мы все будем гордиться знакомством с тобой.
Полная луна, как огромный белый глаз между ресницами чёрных облаков, видела четырёх мужчин вошедших на пустынный рынок. Впрочем, безлюдным он только показался. В центре под фонарём на столбе, там, где теснились столы овощного ряда, мёрзли три человека. Однако и это утверждение при более внимательном рассмотрении оказалось поспешным. Перед ними на столе громоздились два ящика водки, между огромными противнями остывал столь же внушительный пирог, а на массивном серебряном подносе краснели бутерброды с икрой. Три стакана стояли вряд, а ещё три – напротив пользователей. Макс и два его последних чемпиона заедали водку бутербродами.
- А вот и наши Вовы! – приветствовал спортивный тренер пришедших. – Вова малый, Вова средний и Вова большой. Привет, всем!

[santehlit]

Королей приветствовали вполне дружелюбно, но напряжение витало в воздухе почти зримо. Настолько, что Макс не сразу признал в четвёртом бомжа со свалки. А признав, достал носовой платок, отёр ладонь и брезгливо выкинул.
- Угощайтесь.
- Угощай.
Сразу две бутылки лишились пробок и звякнули горлышками о края стаканов. Ханифка умел считать до шести и потому занялся пирогом. Впрочем, набив рот, он завладел полупорожней бутылкой и стал, давясь, отхлёбывать.
- Какие проблемы, Макс? – короли выпили по второй и закурили.
Удачливый тренер и самозваный кандидат в мэры всё никак не мог проплеваться в душе от рукопожатия с заразным бомжом, тяготился теперь его участием в застолье. Стоял он, чуть отстранившись, сунув руки в карманы распахнутой дублёнки, а желваки перекатывались по его скулам.
- Да, какие проблемы? У меня, собственно, никаких. Проблемы могут быть у вас, если мы сейчас не договоримся.
Фирсов с сожалением взглянул на водку и закуску, вздохнул и прищурил глаза будто бы от дыма.
- Ну-ну, попугай, пацан, дедушку.
Макс облизал пересохшие губы.
- Хочу спросить, не пора ли вам, дедушки, на покой, заслуженный отдых, так сказать. Тяжковато, наверное, королевством править? Годы не те - слабость в ногах, отдышка, то да сё. А мы бы вам торжественные проводы устроили. Здесь, - он простёр руку над столом, - аванс. Ну, а в подарок – каждому по «жучке». Знаю – заслужили: столько лет такое бремя. Но сейчас другие времена, другие люди требуются, другой подход к теме…
Макс зачастил словами, глотая окончания, торопясь высказаться, надеясь быть услышанным и понятым - от королей всего можно ожидать.
- Вас все знают, уважают, никто никогда не тронет. А мы наведём в городе новый порядок - согласно требованиям времени…
Макс ещё говорил, а Ева повернулся к Фирсу:
- Что-то слышится родное в долгой песне ямщика…
Тот кивнул:
- Старый пострел и тут успел.
- Думаю, рановато нам на пенсию, - каким-то изящным и неуловимым движением Попич извлёк из ящика бутылку и ударил Макса в лоб.
Тот, как стоял, так и упал столбом, не вынув рук из карманов. Край белоснежного кашне закрыл его лицо. Оба чемпиона разом прыгнули через столы: причём, один кинулся бежать прочь, а второй – на Попича. Ближе стоял Ева, он и остановил боксёра пинком в пах. Паренёк согнулся вдвое и ткнулся под стол. Ханифка понял, что торжественная часть ужина закончилась и засуетился над пирогом.
- Никто не будет?
Сунул его вместе с противнями за пазуху и заправил край в штаны. Увидев бегущих со всех сторон множество чёрных фигур – засадный полк Станислава Максимова – он с криком: «Шайтан-мама!» полез под стол. Но панцирь из противней очень мешал.
- Не дадут, сволочи, допить, - посетовал Фирсов, отрывая доску от стола.
Попич был предусмотрительнее - сунул один из ящиков Ханифке под стол и приказал:
- Брюхом накрой.
Топот множества ног, скрип снега, хриплые дыхания накатывали со всех сторон и вдруг разом оборвались, взвились воплями, матом, глухими ударами падающих тел – то Фирс приложился шестиметровой доской.
- Полегче, Константиныч, - крикнул Ева, увернувшись от его нового замаха, запрыгнул на стол.

[santehlit]

Попич сбросил с подноса деликатесы и огрел им первого же подвернувшегося, потом, прикрываясь им, как щитом, умело орудуя ногами, стал тиснить нападавших, с опаской оглядываясь на Фирса с доской. Тот скоро устал махать ею слева направо и наоборот, а стал опускать её сверху вниз, но результат был прежним – после глухого удара два-три человека падали в снег и не торопились подниматься. Переводя дыхание и перекладывая доску с руки на руку, увещевал:
- Мальчики, как будет хватит – скажите, не стесняйтесь.
Ева скакал по столу, сбивал кулаками всех взобравшихся и ногами пытающихся. Посочувствовал одному, закрутившемуся волчком с проломленной косицей:
- Извини, пацан, перчатки дома забыл…
Когда его сбили со стола, падая, он сгрёб двоих подмышки. Кто-то пытался оторвать Еву, кто-то пинал клубок сцепившихся тел, и не все удары доставались ему.
- Константиныч! – крикнул Попов. – Вовчика завалили.
Фирс только раз провёл шестиметровой доской, и все тут же приняли горизонтальное положение. Потом из кучи-малы поднялся Ева. Вдвоём они поспешили на выручку Попича.
Из четырёх десятков нападавших на ногах остались единицы. И на них с трёх сторон надвигались короли: Фирс с шестиметровой доской, Попич с металлическим подносом, о который не один кулак утратил твёрдость, а голова овальность, и Ева, без куртки, но с горячим желанием сокрушить всё, что сопротивляется.
Настолько жалок был вид парнишек, вчерашних и сегодняшних школьников, что Фирс бросил доску, а Попич поднос и с голыми кулаками бросились в бой. И это была ошибка. Ведь перед ними были не бегуны и прыгуны, а боксёры, пусть молодые, но достаточно тренированные для кулачных боёв парни. Они это скоро доказали.
Фирса несколько раз сбивали с ног, терзали лежащего на земле, но он каждый раз вставал, расшвыривал нападавших в разные стороны, как вцепившихся в полы собак.
Крепко досталось Попичу. В клочья превратилась его одежда. Но он стоял и держал удар, и сам бил, бил, бил без конца в эти хрипящие, кричащие, перекошенные болью, страхом и злобой морды.
Ева работал кулаками, как сорвавшаяся с шестерён мельница. И в какой-то момент он почувствовал, что нет больше сил сопротивляться. Дышал он сипло и прерывисто, сердце бешено колотилось, гоняя кровь, но она не успевала избавлять мышцы от молочной кислоты, и смертельная усталость непереносимым грузом навалилась на плечи.
- Всё, хватит, не могу больше, - Евдокимов прислонился спиной к киоску и опустился на корточки к немому изумлению нападавших.
- Вы, пацаны, вот что, - сказал он очень спокойно. – Бегите отсюда. У вас есть пара минут, а потом я вас буду убивать.
Он несколько раз вздохнул глубоко, восстанавливая дыхание, достал из кармана брюк финку, нажал кнопку и извлёк из рукояти лезвие. Потом подскочил, будто пружиной подброшенный.
- Запорю, гады!
Его истошный вопль и финка, сверкнувшая в тусклом свете фонаря, произвели магическое действие на юнцов - они бросились врассыпную.
- Запорю!
С рынка бросились бежать все, кто это мог.
- Запорю!
Поднимались и ковыляли прочь те, кто бегать уже не мог.
- Запорю!
Фирс и Попич перехватили Еву, не для острастки уже намеревавшегося пустить в ход нож.
- Вова! Евка! Да уймись ты, Андреич!
- Эй, Ханифка, уснул ты под столом что ли? Собирай посуду, накрывай на стол – пировать будем.
- С вами уснёшь, как же! Орёте на весь город – как ещё менты не проснулись.

[santehlit]

- Константиныч, помоги пальцы разжать, - Попич пытался избавить Еву от ножа. – Вот вцепился, клещ. Отпусти, слышишь, отпусти. А то я тебе руку сломаю.
- Что, хреново, братан? – Фирс участливо заглянул другу в лицо.
Ханифка шарил по карманам безмолвно лежащего Макса и напутствовал:
- Дурак ты и не лечишься. На кого батон крошишь? Тебе до нас ещё далеко.
Белоснежное кашне, часы и бумажник тренера исчезли в бездонных Ханифкиных карманах.
- Живой? – поинтересовался Фирс, откусывая пробку у бутылки.
- Да вроде тёпленький.

18

В канун Нового года приехал Султан Гулиев. В дорожном чемоданчике боксёрские перчатки и мокрая от пота майка.
- Чемпион области по прыжкам в сторону среди безногих ветеранов, - представился гость и подмигнул хозяйке.
Из всех друзей мужа Султана Людмила уважала более других - он редко появлялся, мало пил и знал все творчество Есенина наизусть. В предпраздничный вечер, помогая лепить пельмени, читал стихи. К вечеру следующего дня, несмотря на все уговоры хозяев, засобирался домой.
Владимир Андреевич пошёл провожать его на вокзал к пластовскому автобусу. Но тот, что бывало нередко, не пришёл. Друзья поехали в Южноуральск, проводили два переполненных «ПАЗика», отчаялись купить билет на транзитные рейсы, решили заглянуть к Фирсу с Попичем, жившим в одной многоэтажке неподалёку. Напрасно давили звонки у закрытых дверей, а потом отправились в ДК «Энергетик» Но и здесь друзей не нашли.
Новогодний карнавал был в самом разгаре. Работали два буфета, сияла ёлка, играла музыка, танцевали пары. Всем было весело. А друзья, набрав пива, сидели в курилке на подоконнике и посматривали на часы. На полу искрилось и похрустывало битое стекло.
Из зала грянуло громкое «Ура!». Хлопушки затеяли перестрелку с шампанским.
- Чёрт! – Произнёс Ева своё первое слово в Новом году. – Вот благоверная ругаться будет.
Он допил пиво и запустил бутылку в противоположную стену. Вслед за звоном стекла распахнулась дверь. Вошли Стас Максимов и какой-то круглолицый молоденький лейтенант ВВС. Смерив Еву презрительным взглядом, предводитель южноуральских боксёров угостил лётчика сигаретой. После событий Седьмого ноября спортивный тренер исчез из города и вернулся под Новый год.
- Слышь, Макс, - сказал Ева вполне дружелюбно – Принеси шипучки, друга угощу.
Станислав Валерьевич выставил вперёд средний палец.
- Наглеешь, пернатый. По клюву хочешь?
Макс разом весь преобразился.
- Ну, айда! Давай, давай смахнёмся. Иди сюда. Или саблю дома забыл – поджилки затряслись.
Он встал в стойку и умело провентилировал воздух кулаками.
- Иди, не бойся. Я тебя не сильно отметелю. Жив будешь…
По профессиональным движениям Султан почувствовал в незнакомце мастера ринга, придержал за локоть друга.
- Мне можно?
- Тебе, кыргыз, зубы жмут?
- А тебе, вижу, язык.
Мастера спорта Союза ССР закружили в спортивном танце, скрипя битым стеклом, нанося и отражая удары.
Ева спрыгнул с подоконника. Круглолицый лейтенант бросился к нему, пытаясь схватить за руку, сорвал запонку с рубашки.

[santehlit]

- Ты…! - Евдокимов задохнулся от возмущения. – Ты оторвал мой любимый брюлик.
Он ударил лётчика поддых левой рукой, а правой схватил сзади за шею и пригнул его лицом к самому полу:
- Ищи, Шарик! След! След!
Офицер хрипел, пыхтел, широко открытым ртом ловил воздух и никак не мог поймать.
Макс «провалил» удар и ткнулся подбородком в стальной кулак противника. Жалобно клацнули зубы, едва заметно дёрнулась голова, и Станислав Валерьевич «поплыл» - вопреки законом физики падал не назад, по ходу удара, а вперёд, ему навстречу. Ещё одним ударом Султан сбил ему дыхание. Поймал за шиворот, обернулся к другу:
- Макнуть в очко?
- Пусть, падлы, запонку мою найдут.
Ева уже оседлал стоящего на четвереньках лейтенанта и понукал:
- Ищи, Шарик, след, след…
Султан ещё двумя точными ударами поставил Макса в стойку жеребца и перекинул ногу.
- В зал поедем?
- Сначала запонку. Ищите, твари – меня жена домой не пустит.

19

До Рождества Христова Макс не находил себе места. Он то впадал в бешенство, скрипел зубами, готовый вцепиться в горло любому подвернувшемуся, то лежал в депрессии, вперив неподвижный взгляд в потолок. И всё время пил.
- Тебе ещё повезло, - ворчал Корсак. – Макнули б головой в очко и кердык твоему авторитету.
Но, столкнувшись с исполненным ненавистью взглядом, предпочёл умолкнуть. А потом сменил тему.
- Я подарю тебе его голову. Так смывают обиды сыны Аллаха.
В звёздном небе яркая сверкала луна, снег скрипел, и морозный воздух дрожал блёсками. Был тот час ночи, когда на улице пустынно - ни машин, ни пешеходов. Коротким лёгким шагом Султан возвращался домой. Коротким – потому что гололёд.
Через дорогу напротив дома стояла чёрная «Волга». Может, кто в гости приехал? Задние двери автомобиля распахнулись в обе стороны. Точно гости – дожидаются. Султан свернул к машине. Навстречу шагнул незнакомый мужчина, в его руках тускло блеснул ствол ружья.
«Не убежать», – мелькнула мысль.
- Привет, - Султан протянул руку. – А я думал, когда приедешь…
Уловка не удалась. Выстрел раздался прежде, чем Гулиев подошёл на расстояние прыжка. Дробь с сухим треском прорвалась сквозь одежду. Султан от удара в живот поскользнулся и упал лицом в снег. Боли не почувствовал. Жив? Жив! Он напрягся и замер, ожидая дальнейшего развития событий.
- Добей, - приказал от машины скрипучий голос. – Контрольный в голову.
Скрип снега под ногами замер совсем близко, ствол упёрся в затылок. В тот же миг Султан схватил ружьё и ногами подсёк незнакомца. Горящим порохом обожгло щёку, столб снега вздыбился у самого виска. Нападавший упал, но тут же вскочил и бросился бежать.
- Дурак, ружьё! – крикнул старший от машины.
Султан попытался встать и не смог - странное онемение сковало ноги. Он их совсем не чувствовал, а в животе разгорался адский огонь боли. Чёрт! Он попытался удержать ружьё, но подбежавший двумя рывками овладел им и замахнулся прикладом в голову. Во дворе бесновалась собака. Вдруг калитка распахнулась, и Тимофей Гулиев крикнул:
- Рагдай, взять!

[santehlit]

Огромная лохматая собака вырвалась со двора в вихре снега.
- Аттас! – крикнул старший и прыгнул в машину.
Второму повезло меньше - в тот миг, когда он нырнул во чрево авто, собачьи челюсти сомкнулись на его ботинке. «Волга» рванула с места и тащила пса до поворота. Там ботинок слетел с ноги и остался в собачьих зубах.
Четвёртую операцию Султану делали в областной больнице. В выходной день в Челябинск приехали короли. В палату их не пустили, а в фойе встретился Тимофей Гулиев. Старик отирался в клинике уже который день.
- Ополовинили сынка моего, совсем зарезали - живот, говорят, гниёт. Целый казан кишок выкинули.
Никто не утешал - короли стояли хмурые. Никто не клялся отомстить - все слова были лишними.
- Как он теперь?
- Остаётся только ждать и терпеть, - криво усмехнулся дед Тимофей. – Тупо и покорно терпеть. Как слепая кляча, обречённая до конца дней крутить скрипучий рудничный ворот. Как баран, которого предназначили в шерпу. Терпеть и надеяться.

20

Большинство живущих на Земле уверены - всё, что происходит с нами, запрограммировано на небесах. Никому не избежать судьбы своей. И дело вовсе не в девушке, хотя она была чертовски хороша и, как никто, подходила для роковой роли. Дело было в одном звонке Корсака, после которого счёт жизни Владимира Фирсова пошёл на дни, потом на часы…
Константиныч был не в духе, когда под руку подвернулся этот вихлявый парень. Кажется, он щёлкнул зажигалкой, пытаясь угодить королю. Но после выстрела в Султана, Фирс с предубеждением относился к незнакомым людям, непредугаданным движениям, нераспознанным предметам в чужих руках.
Были проводы зимы. Народу на площади – водоворот. Фирс, сунув сигаретку в рот, вертел головой, кого-то отыскивая глазами в толпе. Паренёк хотел «прогнуться» - щёлкнул зажигалкой и сунулся к Константинычу. Реакция была неожиданной. Шлепок затрещины, и подхалим-неудачник полетел на мокрый от тающего снега асфальт.
- Эй, дядя, ты что творишь? – яркая лицом и нарядами девушка шагнула вперёд. – Кто меня теперь мороженым угощать будет?
Была она совсем молоденькой и чертовски красивой. Фирс растерялся, залюбовался и ляпнул невпопад:
- Слушай, а ты часом не ведьмочка?
- Вообще-то да, но сегодня взяла выходной.
Ответ Фирсу понравился. Он только пальцами щёлкнул, и многочисленная челядь кинулась опустошать прилавки, угождая новой фаворитке Вике. Так её звали. А жила она в районе частных домов, в, так называемой, Череповке.
Вика захлопнула калиточку перед самым его носом.
- Сюда нельзя. Пока нельзя.
- Но, мы увидимся?
- Непременно.
Она пробежала мощёной дорожкой, потопала сапожками на низеньком крылечке, взялась за дверную ручку и помахала Фирсу. Тот поднял руку прощаясь, повернулся, пошёл прочь.
У проходящей мимо иномарки опустилось тонированное стекло. Из тёмного салона часто-часто засверкал белый огонь. «Автомат» - механически отметил бывший пограничник. Он хотел убедиться, что Вика забежала в дом, что предназначенные ему пули, не настигнут её, но не смог оглянуться. В грудь сильно толкнуло, и ещё раз, и ещё. Он упал ничком. Машина остановилась. Пули второй очереди рикошетили от стылой земли, а несколько застряли в теле, наискось вспоров драп пальто. Наконец, третья очередь сбила с головы кубанку. Взревел иноземный мотор, и машина скрылась.